173. Операция «Преемник»

Путинские амбиции выглядят до жути знакомыми

Такое ощущение, что история повторяется

     Человек заявляет, что возродит родину из пепла гиперинфляции и коррупции. Он говорит о том, что страна утратила престиж на международной арене из-за того, что 15 лет назад с ней обошлись несправедливо, мошеннически. Он обещает вернуть ей былую мощь.
     Люди верят этим обещаниям. Его избирают на высший пост в государстве. И тогда этот лидер начинает отстраивать заново военную машину. Он сосредоточивает власть в своих руках. Выборы все больше превращаются в досадную формальность. Но народу он по-прежнему нравится – ведь это сильный лидер. Остальной мир пассивно наблюдает за происходящим, ничего не предпринимая.
     Впервые Эстония познакомилась с таким сценарием в 1930-х. Тогда этого человека звали Адольф Гитлер. Его приход к власти и альянс с Иосифом Сталиным в конечном итоге обернулся пятидесятилетней оккупацией Эстонии.
     За первые шесть лет этого долгого периода – 1939-1945 гг. – оба диктатора вторглись в Эстонию, и страна потеряла 20% населения. Это была трагедия эпического масштаба. Сегодня во главе России стоит человек, пришедший к власти на удивление похожим способом. Пообещав вернуть стране стабильность и могущество, Владимир Путин в 2000 г. был избран президентом.
     После этого движение за независимость в Чечне было безжалостно подавлено. Путин отправил за решетку главу нефтяной компании 'ЮКОС' и взял под контроль ее активы, чтобы финансировать за счет нефтедолларов свои действия на мировой арене.
     Учебники истории в России были переписаны. Тоталитарным правителям вроде Сталина сегодня поют хвалу, называя великими лидерами. СССР теперь изображают страной, 'спасшей Европу от Гитлера', невзирая на то, что Сталин был его союзником, и в 1939 г. вторгся в Польшу с востока, когда нацисты напали на нее с запада.
     Российских школьников учат, что Латвия, Литва и Эстония добровольно 'пригласили' на свою территорию 'дружественную' Красную Армию. То же самое им говорили при Сталине. На самом деле 'освободители'-красноармейцы спустили эстонский флаг над зданием парламента, заменив его советским, и арестовали государственных чиновников – это стало прелюдией к эпохе неописуемого террора. Треть 'врагов народа', отправленных в сибирские лагеря, составляли дети.
     Путин называет распад СССР величайшей трагедией 20 века; он принялся агрессивно 'отстаивать национальные интересы России', вмешиваясь во внутренние дела других суверенных государств. Оппоненты режима, перебравшиеся за рубеж, умирают при загадочных обстоятельствах. Путин по сути покончил с демократией в стране. Свободные СМИ, независимые неправительственные организации и оппозиционные партии подвергаются жестокому давлению. Само их существование оказалось под вопросом.
     В экономике страны действительно воцарилась определенная стабильность. Иностранные инвесторы, если они готовы идти на условия Кремля, получают хорошую прибыль. То же самое происходило и в Германии в 1930-х. И, как в те времена, мало кто в мире обращает внимание на растущую агрессивность внешней политики Москвы. Соседи России живут в постоянном страхе.
     Твердым сторонником Путина является российское молодежное политическое движение 'Наши'. Его участники выкрикивают агрессивные лозунги, собираются в военизированных летних лагерях и выявляют 'врагов'. Кто же эти враги? Все, кто не согласен с идеологией 'Наших': 'Одна страна, одна партия, один вождь'.
     Тоталитаризм всегда одинаков. . . и неважно, какие галстуки носят юнцы – коричневые, черные или красные. Но еще не поздно изменить ситуацию. Запад должен трезво, без иллюзий, взглянуть на Россию и выработать по отношению к ней единый политический курс, как недавно порекомендовал Европейский совет по внешней политике (European Foreign Policy Council).
     Движение по иному пути соответствует и интересам самой России, ведь ни гитлеровский нацизм, ни сталинский коммунизм в конечном итоге не принесли ничего хорошего Германии и СССР, и их народам. В долгосрочной перспективе тоталитаризм никогда не становится благом для людей.
     России – великой стране – пора уйти от тоталитаризма и обрести подлинную независимость. Сегодня, однако, она лишь удаляется от этой цели, что может быть чревато опасностью для всех нас.
     Март Лаар дважды возглавлял правительство Эстонии; в 1992 г., в возрасте 32 лет, он стал первым премьер-министром страны в постсоветскую эпоху. Джеймс Тасти – американец эстонского происхождения. Его фильм 'Поющая революция' ('The Singing Revolution') посвящен борьбе Эстонии за независимость

Почему иностранные инвесторы ставят на Путина

Сможет ли эта политическая модель долго оставаться совместимой с требованиями открытой и глобализованной экономики XXI-го века?

     Вашингтон устами госсекретаря Кондолизы Райс на днях (20 декабря) вновь выразил обеспокоенность 'откатом' от демократии в России. Германия заявила, что состоявшиеся 2 декабря парламентские выборы не были 'ни свободными, ни демократическими'. И более чем одно правительство чувствует тревогу в связи с невероятной 'операцией преемник', проводимой Кремлем, с тем, чтобы, согласно недавним заявлениям заинтересованного лица, предоставить возможность Владимиру Путину стать премьер-министром своего наследника.
     Деловые круги, как российские, так и иностранные, эту обеспокоенность не разделяют, отнюдь нет. 'Кроме того что результаты выборов должны быть прозрачными, эти выборы знаменуют также начало периода стабильности, очень важного для экономических кругов, которые нуждаются в прозрачности и стабильности для улучшения своей экономической и финансовой деятельности', – так без прикрас выразил точку зрения деловых кругов Эрве Новелли (Hervе Novelli), государственный секретарь Франции по делам предприятий и внешней торговли, находившийся в России накануне выборов. И он ни слова не сказал ни о предвыборной кампании, узурпированной Кремлем, ни о преследовании оппозиционеров, ни об ужесточении контроля над СМИ.
     Стабильность. Предел мечтаний инвесторов, которым необходимо знать, на какую почву они ступают. Говоря иными словами, куда они вкладывают свои деньги. Стабильность также являлась лейтмотивом кампании партии 'Единая Россия', вторившей речам Владимира Путина, суть которых можно свести к деголлевскому 'или я, или хаос'.
     В тот самый день, когда состоялись парламентские выборы, рейтинговое агентство Moody's опубликовало свой ежегодный отчет по России. 'Помимо политической стабильности, достигнутой за последние восемь лет (два срока Путина – прим. Figaro), при составлении рейтинга мы также приняли во внимание значительный внешнеторговый и бюджетный профицит, быстрое сокращение суммы государственного долга (. . . )'. Безусловно, средняя величина ежегодного роста ВВП, составляющая за последние восемь лет 7 процентов, в первую очередь объясняется ценами на нефть, по объемам производства которой Россия обогнала Саудовскую Аравию и вышла на первое место в мире. Но граждане страны, как и бизнесмены в конечном итоге стали считать главным гарантом этого процветания Владимира Путина. И в некотором роде они правы. Глава российского государства усилил 'вертикаль власти' и сосредоточил в своих руках столько полномочий, что все опасаются: уйдет он – и пирамида рухнет.
     'Несмотря на то, что г-н Путин покидает свой пост (после президентских выборов 2 марта – прим. Figaro), – говорится далее в отчете Moody's, – дальнейшее развитие макроэкономики будет происходить благодаря его влиянию, его политике, а также команде его единомышленников, независимо от того, кто станет следующим президентом'. После опубликования документа Moody's Владимир Путин назвал своим преемником молодого Дмитрия Медведева, известного своими либеральными взглядами. Деловые круги на седьмом небе от счастья.
     Может показаться парадоксальным, что инвесторы так поддерживают того самого президента, который бросил в тюрьму Михаила Ходорковского, бывшего когда-то самым богатым человеком России и главой нефтяной компании ЮКОС. Арест олигарха в 2003 году вызвал сильную обеспокоенность среди глав крупных компаний и обрушил биржевой рынок. Речь идет о той же самой власти, что 'грубо' использует свои активы против Украины или Грузии, как заявил этим летом Николя Саркози, выступая перед послами Франции. А также и против иностранных промышленных гигантов, которые из-за оказываемого на них давления были вынуждены согласиться на пересмотр условий соглашений по разделу продукции в виде углеводородного сырья. Именно правительство Путина внесло на одобрение в Думу законопроект, определяющий сектора промышленности, где не допускаются иностранные инвестиции. Эта же власть по сей день терпит фиаско в борьбе с коррупцией. Владимир Путин однозначно в этом признался в своем интервью журналу Time.
     Несмотря на 'грубость' и коррупцию, перспективы экономического роста как никогда ранее привлекают иностранные капиталы и предприятия. Если бы во всем мире уважение прав человека определяло правила ведения бизнеса, мы бы не покупали ни одной капли нефти у Саудовской Аравии, ни одной игрушки у Китая. Бизнесмены, чтобы их не слишком мучила совесть, утверждают, что активизация деловых связей и общее повышение уровня жизни обязательно должны способствовать развитию демократии. Но пример Китая показывает, что этих условий недостаточно. В отношении же России агентство Moody's, как и другие аналитики, задается вопросом о 'долгосрочных задачах'. Владимир Путин заверяет, что готовится к 'посленефтяной эпохе', делая ставку на образование и технологии. Но для развития 'умной' экономики требуется нечто большее, чем простое распределение миллиардов государством, необходимо, чтобы существовало соперничество на основе свободной конкуренции с прозрачными правилами и независимым правосудием. Пока же инвесторы приспосабливаются к путинской 'суверенной демократии'. Но сможет ли эта политическая модель долго оставаться совместимой с требованиями открытой и глобализованной экономики XXI-го века?

Впечатления о Колчаке и его попутчиках

Небольшевистская Россия, какая она?
Статья опубликована 15 июня 1919 года

     Совершив путешествие из Владивостока до Омска и обратно, дважды преодолев расстояние в 4000 с лишним миль, разделяющее эти две точки погруженного в хаос пространства Сибири, побеседовав с каждым, кого мне удалось разговорить – с крестьянами и генералами, разносчиками газет и дипломатами, анархистами и монархистами, поломойками и великосветскими дамами, проводниками и чиновниками, извозчиками и помещиками – я решил, что имею представление о небольшевистской России, пока не вернулся в Америку, где, к своему величайшему огорчению, выяснил, что останься я дома, смог бы узнать гораздо больше.
     Любой встречный может рассказать Вам все о России, о ее политике, ее большевиках, ее интеллигенции, ее жестокости, хотя ни разу там не был. Я и сам был таким же, пока не очутился в Сибири, где совершенно неожиданно для себя обнаружил, что для 'ясного понимания русской проблемы' необходимо находиться от нее на расстоянии в 8000 или 9000 миль, ибо именно взгляд издалека позволяет государственным мужам и журналистам оценивать ситуацию с потрясающей точностью. Этого-то преимущества я опрометчиво лишился, когда оставил Нью-Йорк, чтобы приблизиться к 'картине' вплотную.
     Когда же я уткнулся в нее носом, изображение, что неудивительно, расплылось, стало походить на произведение кубистов, движение там, безусловно, присутствовало, вот только я уже не мог понять, в какую сторону оно направлено. Мое умение говорить и читать по-русски обернулось против меня. Я заметил, что американцы, англичане и французы, которые были лишены моего недостатка, могли анализировать людей, их проблемы и с точностью определять, что нужно сделать, чтобы выправить ситуацию, причем удавалось им это гораздо лучше, чем мне. Те же, кто ограничивались чтением циркуляров Комитета общественной информации или официальных бюллетеней, понимали 'тенденции общественного мнения Сибири' намного лучше, чем я, который до рези в глазах читал русские газеты, после чего каждый раз приходил к одному и тому же, может быть и неверному, заключению, что такой штуки, как 'общественное мнение Сибири', вообще не существует. Выражение 'общественное мнение Сибири' само по себе звучит странно. Что-то в нем не состыковывается. Это все равно, что говорить о швейцарском флоте или прессе джунглей.
     Мнение в Сибири, безусловно, есть: где-то около 10000000 мнений, что приблизительно соответствует числу белых русских обитателей Сибири, оставшиеся 25000000 – это монгольские и азиатские племена, которые, несомненно, также имели свое мнение, правда, в печать так и не попавшее. Но единое ясное общественное мнение, к которому мы привыкли, по моим наблюдениям существовало лишь в официальных документах различных иностранных миссий, которые наступали друг другу на пятки, одержимые лихорадочным навязчивым желанием 'спасти Россию'.
     Так с чего же начать мне свой отчет, учитывая, что обо всем виденном мною рассказать не получиться, и что-то обязательно придется оставить за рамками повествования? Пожалуй, начну я с антибольшевистского правительства в Омске, о признании которого столько велось разговоров в последнее время.
     Правительство сие и его 'епархия' являются одним из главных элементов сибирской головоломки, и посему может дать четкое представление о том, что из себя представляют противники большевиков, которые роятся вокруг Колчака и заверяют его в своей горячей поддержке. Все они в свое время ратовали за то, чтобы Колчак подписался под планом союзников о созыве Конституционной ассамблеи в надежде, что это повлияет на западное общественное мнение, и оно поддержит интервенцию, но, несмотря на это, и мне, и многим прочим наблюдателям в Омске было очевидно, что явное намерение Колчака сдержать данное им обещание до последней буквы, вызывает у них глубокую озабоченность и неодобрение.
     Эти люди являются противниками идеи созыва Конституционной Ассамблеи на основе всеобщего избирательного права для взрослого мужского населения, поскольку боятся, что в такой ассамблее большинство голосов может достаться, если не большевикам, то уж точно социал-демократам или социал-революционерам, чья земельная реформа окажется такой же пагубной и с экономической, и с политической точки зрения для помещиков, как и коммунистическая программа Советов. Многие из сторонников правительства в Омске в глубине души полагают, что после установления диктатуры в Москве, ее нужно будет заменить монархией с зачатками конституционности, или, если это окажется невозможным, созвать Конституционную ассамблею, но с введением ограничений, которые не позволят социал-демократам или социал-революционерам получить в ней большинство голосов. Они рассчитывают, что правительства союзников охотно согласятся на подобные видоизменения программы Колчака, как только поймут, что сильное централизованное правительство кадетов, 'либерально настроенное и постепенно обучающее народ принципам демократии', будет намного лучше служить иностранным интересам в России, чем социалистическая или демократическая республика, которая по всей вероятности появится волею Конституционной ассамблеи, созванной по слишком широкому избирательному принципу.
     Безусловно, правительство Колчака жаждало признания иностранных держав. Подобно пророку в своем отечестве, в Сибири это правительство большой популярности не снискало. Зато вместе с признанием из-за границы могут прийти деньги, поставки необходимых вещей, гарантии, которых невозможно достичь только с помощью отмены запрета на водку. И велико было искушение для союзников признать это правительство как единственную работающую альтернативу большевизму в России.
     Судя по всему, население европейской части России пока еще не прониклось уверенностью, что Колчак может предложить им лучшую участь, чем Советы, ибо они с оружием в руках отвергают дары, которыми он пытается их осыпать, более того, даже сибирский люд, насколько я мог судить, не считает однозначно благотворными закон, порядок и правосудие, установленные армией Колчака к востоку от Урала.
     Причины тому лежат на поверхности. Их можно найти в истинных страданиях сибиряков и в полном отсутствии каких бы то ни было сочувствующих или конструктивных отношений между народом и диктатурой, которая по идее им управляет. Для начала стоит отметить, что большевистская пропаганда пустила глубокие корни в сознании рабочего класса, и он теперь уверен, что Колчак лелеет одну-единственную мечту – реставрировать монархию, многие даже одержимы идеей, что он собирается самого себя провозгласить императором. Правда это или нет, но мысль эта настолько сильно овладела умами рабочих и крестьян Сибири, что для них это – истина, не подлежащая сомнению. Они считают, что предполагаемые монархические намерения Колчака идут вкупе со стремлением вернуть бывшим правящим классам власть, состояния, привилегии, а народные массы снова ввергнуть в нищету прошлых лет.
     Подобное мнение настолько широко распространено в Сибири, что, попав туда, невозможно в большей или меньшей степени не принять эту точку зрения. Мой собственный вердикт по данному вопросу был уже вынесен, но тут я прибыл в Омск, где после более близкого знакомства с обстановкой, вынужден был пересмотреть все свои предшествующие умозаключения. В Сибири это приходится делать очень часто. Вместо того чтобы навесить на Колчака ярлык монархиста – а именно таково было мое первое побуждение – я в конечном итоге решил, что он – спокойный, практичный человек, обладающий достаточной толикой здравого смысла, чтобы понимать: в душе он может сколь угодно долго оставаться монархистом, но реставрация царской власти в том виде, о котором мечтают окружающие его оголтелые роялисты, абсолютно невозможна, и единственный способ добиться краха Советов состоит в наведении в России порядка с помощью Конституционной Ассамблеи, созванной на широкой демократической основе. Мне показалось, что именно по причине того, что Колчак имел твердое намерение действовать в этом направлении, его правительство не получило поддержки ни изнутри, со стороны тех самых людей, которые его породили, ни снаружи, со стороны народных масс, которые предпочли бы, чтобы оно исчезло.
     Иначе говоря, если даже сам Колчак не сильно одержим монархическими настроениями, они безусловно доминируют среди окружающих его людей, тех самых, кто имел непосредственное отношение к облечению его властью, и кто постарается лишить его этой власти, если только он посмеет их разочаровать.
     Они принадлежат к любопытной породе людей, эти реакционеры, которые сегодня поддерживают Колчака. Они – представителей древних дворянских родов, роялисты, монархисты, октябристы и кадеты монархических убеждений; люди, боготворящие монархию за пышность, торжественность и сусальное золото; люди, расцветающие только в оранжереях аристократизма, ибо лишь в подобной атмосфере они могут произрастать; люди, которые не могут пережить потерю принадлежавших им при царизме обширных земель, и которые на полном серьезе полагают, что они должны быть им возвращены; люди, которыми, как кажется, движут далеко не эгоистические интересы, но которые, тем не менее, не могут даже представить себе, что российский народ может быть готовым, ну разве только в далеком будущем, к любой другой форме правления кроме царизма, или родственной ему.
     Из них самыми опасными являются офицеры и роялисты. Не потому, что их планы по реставрации монархии имеют шанс на успех, а потому, что сам факт того, что они верят в свой успех, не позволяет им остановиться на полпути и превращает их в постоянную угрозу для стабильного правительства. Офицеры, безусловно, имеют повод для недовольства. С ними плохо обошлись, но то, как поступили с ними большевики, меркнет по сравнению с судьбой, которую они уготовили большевикам, доведись им когда-либо вернуть себе власть.
     Их можно ежевечерне увидеть в ресторанах Омска, в Отеле Россия и Отеле Европа. На их мундирах – имперские ордена. Они пьют водку и шампанское, пока в их умах реставрация монархии не становится свершившимся фактом. Они поднимают бокалы за 'Его Императорское Величество', а музыканты в зале начинают озираться по сторонам в страхе, что их под дулом пистолета заставят играть 'Боже царя храни'. Именно подобные им офицеры установили традицию жестокости в русской армии, которая в последствии привела к массовым убийствам офицеров восставшими солдатами. Они строят планы, интригуют, вынашивают заговоры, каждый вечер клянутся отомстить евреям и большевикам. Они роятся вокруг правительства Колчака, потому что им некуда больше податься.
     Этим людям лично Колчак нужен, ровно так же, как Ленин, и они быстро от него избавятся, если только поймут, что с его помощью не смогут достичь своих целей. Они исступленно мечтают о возвращении монархии. Они, хоть убей, не понимают, почему народ, столько веков находившийся под пятой аристократии, нельзя вновь вернуть в старую кабалу и, как раньше, удерживать в надежной узде. Они не видят ничего естественного, ничего основополагающего в революциях. Они очень красноречиво спорят – это мастерски умеют делать все русские, как самые лучшие, так и самые худшие, – и приводят в пример Французскую революцию. По их мнению, сначала происходит революция, затем террор, доведенный до крайности, диктатура, а потом возврат к империи. Россия, и они в это твердо верят, должна проделать тот же путь.
     'Эта история с революцией – ошибка! – прокричал мне один из них через стол. – Была, есть и будет! Революция уничтожает лучших и возносит на вершину мерзавцев. Ба! Этому не может быть оправдания'.
     Колчак первым отдает себе отчет в сложившейся ситуации. Во время моего пребывания в Омске в правительственных кругах бытовало мнение, что Колчак, чтобы у окружающих не возникла необходимость плести интриги и заговоры против него, совершенно готов добровольно уйти в отставку при первом же благоприятном случае. Этот случай пока не представился, да и недовольные будущим курсом диктатуры пока еще не высказываются открыто, на данный момент все фракции сошлись во мнении, что успех вынашиваемых ими планов и достижение поставленных целей зависит от того, сумеют ли они удерживать сплоченность и единство в своих рядах.
     А теперь обратим наши взоры на народ. Насколько горячо он поддерживает правительство Колчака? По моим наблюдениям, ни о какой поддержке и речи быть не может, разве что со стороны деловых, торговых и высококвалифицированных слоев населения. Эти классы жаждут порядка – любого порядка, лишь бы большевистский хаос не вернулся. Но они составляют всего лишь малую толику населения Сибири. Бедные классы, народные массы придерживаются отчужденной и непримиримой позиции. Почему? Диктатура не сделала ни одного конструктивного или направленного на защиту народа шага, который заставил бы людей возблагодарить Бога за существование омского правительства. До сих пор правительство давало знать о своем существовании беднейшим слоям населения лишь посредством репрессивных мер – мобилизацией и сбором налогов. Забирать в армию людей, которые смертельно устали от войны, и взымать деньги для пополнения правительственной казны у народа, который никогда еще не испытывал такой полной нищеты. . . Подобные действия не могли вызвать у людей ничего иного, как угрюмость, недружелюбие, готовность принять любые перемены, которые им представит в радужном свете любой заезжий демагог.
     Эти настроения свидетельствуют не столько о приверженности большевизму, сколько об отчаянном стремлении рабочих и крестьян найти выход из экономической разрухи, на которую обрекла их революция. Рабочие в больших городах устали от нее и готовы активно или пассивно поддержать любую смену правительства, если только это поможет изменить жизнь к лучшему. Рабочим сложно найти в городах работу, цены на продовольствие заоблачны, зарплата – мизерна. Тысячи безработных умирают от голода, тысячи работающих все время хотят есть. Многие из них называют себя большевиками, но не потому что предпочитают одну форму правления другой, они – за любую форму правления, которая решит их экономические проблемы и обеспечит достойное существование.
     То же можно сказать и о крестьянах, живущих на территории, где отсутствие новой техники, развал транспортной системы и обесценивание денег привели к застою в сельскохозяйственном производстве, что сильнее всего ударило не по тем крестьянам, у которых была земля, поскольку они хотя бы могли прокормить себя, а по тем многочисленным крестьянам, которые вовсе не имели земли, или имели ее слишком мало, и которые не умели делать ничего иного, как работать на земле, поэтому были вынуждены голодать вместе с семьями или, наплевав на неминуемое возмездие Колчака, захватывать частную собственность и провозглашать коммунистическую собственность на нее, как это произошло в некоторых деревнях к северо-востоку от Красноярска.
     Что же движет рабочими и крестьянами? Коммунистические идеалы? Или коммунизм просто представляется им последней возможностью покончить с их отчаянным положением? На эти вопросы я могу ответить, только основываясь на умонастроениях рабочих и крестьян, с которыми мне довелось побеседовать. Исходя из того, что я слышал, я могу с уверенностью утверждать, что при условиях, когда рубль станет действительно рублем, стоимость жизни не будет подвержена спекуляциям и окажется им по карману, когда крестьяне решат, что им выгодно собирать свой урожай пшеницы, только тогда рабочие и крестьяне успокоятся и перестанут думать о политике и правительствах. Но пока эти условия не созданы, пока ни рабочие, ни крестьяне не верят в то, что новое правительство хотя бы в отдаленном будущем создаст им эти условия, они охотно будут поддаваться на посулы большевиков и с мрачной решимостью раздумывать, не пора ли становиться хозяевами своей судьбы.
     На чем же тогда зиждется истинная сила правительства Колчака?
     На армии. Но давайте-ка присмотримся к этой армии. С кем бы из сибирских солдат я не говорил, он на проверку оказывался таким же большевиком, как и тот, против которого воевал. Простой солдат, сражающийся в Сибирской армии, как и простой солдат, сражающийся в большевистской армии, воюет по принуждению, и, пока солдаты будут идти в бой против своей воли, им будет все равно, на чьей стороне сражаться, что объясняет почему солдаты и той, и другой армии с таким безразличием сдаются в плен друг другу, как только оказываются вне поля зрения своих командиров.
     Теперь, когда чехов, у которых-то как раз были веские причины для конфликта с большевиками, в армии Колчака практически не осталось, а другие иностранные войска на смену им не пришли, правительству с трудом удается посылать русских на бой с русскими, поскольку солдаты обеих армий имеют намного больше общего между собой, чем с соответствующими властями, заставляющими их сражаться друг с другом. Общеизвестно, что ленинский план военных действий против Колчака предусматривает не активное наступление, а подрывную работу с помощью внутренней пропаганды. При подобных условиях остается лишь гадать, насколько можно полагаться на армию Колчака. Являются ли ее солдаты большевиками в буквальном смысле слова или нет, армия в основе своей состоит из людей, которые, будь то в деревнях или в городах, уже подцепили вирус большевизма, а от этой инфекции так просто не избавиться.

Тернистый путь к демократии

     'Моя мать всегда говорила: победа демократии – лучший способ отомстить' (Билавал Бхутто Зардари [Bilawal Bhutto Zardari], сын покойной Беназир Бхутто)

     Трудно представить себе более ошибочное понимание демократической идеи. Демократия по самой своей сути – противоядие от того династического реванша, к которому стремится молодой Бхутто.
     Для клана Бхутто выборы – способ вернуть себе власть. Беназир до конца своих дней пыталась отомстить за смерть отца – бывшего премьер-министра, казненного через два года после военного переворота в стране. Теперь Билавал клянется рассчитаться за мученическую гибель матери. Пакистанская народная партия всегда была стопроцентным 'семейным предприятием'. Так что не стоит удивляться той почти неприличной спешке, с которой муж и сын Бхутто были поставлены во главе ПНП после ее смерти.
     Демократия мыслилась как антитеза феодализму. Народный суверенитет должен был заменить божественное право монарха, а свободные выборы – династическое престолонаследие (с этим, впрочем, не удалось полностью справиться и американцам). Естественно, Билавал вкладывал в процитированные слова матери самый позитивный смысл. Он, как и сама Беназир, намерен отомстить за политическое убийство одного из родителей не насильственными методами, а на избирательных участках. Тем не менее, уже тот факт, что Билавал, как истый аристократ, считает вполне естественным собственное право унаследовать от матери 'титул' лидера оппозиции, полностью противоречит его же заявлениям о приверженности демократическим процедурам.
     В этом он ничем не отличается от матери. Не раз и не два журналисты называли ее 'демократкой, апеллирующей к феодальной лояльности'. Одна из причин непрочности демократии в Пакистане заключается именно в том, что в этой стране, при всех демократических атрибутах, общество по сути остается феодальным.
     Впрочем, Пакистан в этом отношении отнюдь не уникален. В те самые дни, когда эта страна чуть было не 'взорвалась', в Кении, доселе считавшейся одной из самых стабильных демократий в Африке, споры из-за результата выборов, не принесших ни одной из сторон однозначного преимущества, обернулись вспышкой межплеменного насилия. Фоном для этих кровавых событий послужили не столь драматические, но не менее тяжкие поражения демократической идеи. Россияне малодушно мирятся с демонтажем нарождающейся демократии в их стране, получая взамен толику великодержавного тщеславия и нефтяных доходов от щедрот 'царя Владимира'. Китайцы с еще большей апатией взирают на то, что рычаги управления рыночной экономикой и переживающим модернизацию обществом остаются в руках ленинистской диктатуры. Сколько еще десятилетий должно пройти, прежде чем мы признаем: аксиоматическое представление о том, что либерализация экономики неизбежно ведет за собой политическую демократизацию, верно далеко не всегда?
     А ведь были еще первые парламентские выборы в Палестине после смерти Арафата, когда народ вручил бразды правления террористической группировке. Или возьмем Ливан, возглавивший 'арабскую весну' 2005 г., который сегодня равнодушно наблюдает, как сирийские марионетки методично убивают одного депутата парламента за другим, лишая демократов кворума, позволяющего избрать единомышленника президентом.
     Эти поражения, говорящие о том, что демократическая волна, тридцать лет катившаяся по Латинской Америке, Восточной Европе, Восточной Азии и даже некоторым регионам Африки, ставит перед нами не только теоретические вопросы. Они подвергают сомнению главный тезис Буша – о том, что в основе американской внешней политики должно лежать распространение демократии. Сегодня, через шесть лет после 11 сентября, по-прежнему не существует реальной альтернативы Доктрине Буша как средству, позволяющему в конечном итоге изменить характер культуры, порождающей джихадизм. Но даже если распространение демократии можно считать необходимостью, то осуществима ли эта цель на практике?
     Мы, конечно, знаем, что она осуществима – ведь удалось же нам превратить Германию, Японию и Южную Корею в демократические государства, занимающие видное место в рядах наших союзников. Но в этих случаях у нас было преимущество, которое редко кому достается – почти полный контроль над этими странами в результате послевоенной оккупации, не встречавшей сопротивления со стороны их граждан.
     Что же нам требуется в ситуации, когда такого контроля нет и не предвидится? Здоровое уважение к устойчивому влиянию примитивизма политического процесса на местах и готовность адаптироваться к нему.
     Применительно к Афганистану это означает необходимость смириться с радикальной децентрализацией управления страной и властью местных 'полевых командиров'. В Ираке речь идет о том, чтобы поступиться – по крайней мере на время – централизацией власти и управлением 'сверху' в пользу региональной и племенной автономии, поскольку это является наилучшим способом строительства эффективных представительных институтов.
     В Пакистане же это означает, что нам следует принять как данность сохраняющуюся роль феодальных политических механизмов и первостепенную роль армии – единственного дееспособного общенационального института в стране – в качестве гаранта сохранения государства, даже (как и в другой светской исламской стране, Турции) ценой предоставления ей внеконституционных полномочий. Другой факт, который следует признать – мы не должны отказываться от поддержки Первеза Мушаррафа (Pervez Musharraf), при всей сомнительности его приверженности демократии, поскольку его свержение разрушит плотину, защищающую страну от потопа.
     Сегодня для демократии наступили трудные времена. Но это не повод, чтобы отказываться от ее распространения. Это повод для того, чтобы благоразумно принять и поощрять ее разнообразные варианты, пусть и далеко не безупречные.
     Ватикан осознал, что для распространения католической религии следует терпимо относиться к ее сочетанию с некоторыми дохристианскими обычаями – это позволит укрепить новую веру, и даст ей укорениться в местную почву. Сегодня в целях распространения демократии нам нужен такой же 'синкретизм' – мы должны научиться не 'уходить с поля', даже столкнувшись с необходимостью приспосабливаться к региональным реалиям, далеким от джефферсоновского идеала.

История как политический инструмент для школьников

     Нынешние учебники по истории Украины все же отличаются от изданий первых годов независимости. Антироссийской риторики в них поубавилось, зато Великая Отечественная война стала именоваться советско-нацистской.
     Вот несколько примеров из учебного пособия по истории нашей страны для 5 класса 'Гомiн вiкiв' авторов И.С. Гриценко и др. Выпущено оно в 1994 г. стотысячным тиражом и допущено Минобразования и науки. Учебник написан с явным антироссийским уклоном. Россиян в нем называют москалями, государство – Московщиной (в XV– XVII в. действительно еще не было России, но ведь и государство называлось Московским или Московией), русский язык – московским языком, впервые слово 'российский' вообще появляется тогда, когда говорится о Февральской революции 1917 г.
     Цитат с употреблением слова 'москали' можно привести много. Например, 'мiсто спалили (говорится о разрушении Киева татаро-монголами. – Авт.) I церкви поруйнували, бо там ховалися люди, але не грабували i не нищили так, як москалi, бо татари мали одну добру прикмету: шанували кожну чужу вiру, бо жахалися помсти чужого Бога'.
     Правда, к счастью, ныне этим пособием не пользуются: есть новые. '2000' выясняли, чему же они учат молодую поросль.

Без русофобии и Великой Отечественной войны
     То, что история тесно связана с политикой и господствующей в государстве идеологией, известно давно. И в этом, в частности, можно убедиться, сравнивая школьные учебники разных времен. Главная задача интерпретируемой в них истории – сформировать национальное самосознание и национальную идентичность молодежи. Это касается любого государства. Важно лишь определиться: позитивную или негативную направленность несет такое толкование событий прошлого.
     В Украине, где до сих пор идут жаркие дискуссии на исторические темы, попасть под жесткую критику одной из групп историков учебнику очень легко. Потому мы не будем вдаваться в толкование отдельных моментов нашего прошлого, остановимся лишь на акцентах, которые расставляют авторы одобренных Минобразования изданий.
     Недавно лаборатория этнической социологии и психологии НИИ комплексных социальных исследований Санкт-Петербургского госуниверситета по заказу информагентства 'Росбалт' сделала анализ учебников по истории Украины, изданных после 2002 г. (с ним можно ознакомиться на сайте агентства http://img.rosbalt.ru/doc/File/sikevich_brest_1.doc).
     Согласно полученным данным объем материалов, посвященных политической истории, значительно превышает оный по истории культуры. Авторы анализа предлагают для ознакомления следующую таблицу (см. ниже).
     
     
     К слову, в белорусских учебниках соотношение следующее: 7 кл. – 74,5 к 25,5%, 8 кл. – 67,5 к 32,5%, 9 кл. – 78,0 и 22,0%, 10 кл. – 50 к 50%, 11 кл. – 79,7 к 20,3% в пользу политики.
     '2000' также проанализировали пособия для 5-го, 8-го, 9-го, 10-го и 11-го классов. Для этого мы посетили Киевскую среднюю специализированную музыкальную школу им. Лысенко, в библиотеке которой нам любезно предоставили наличествующие учебники по истории Украины.
     'Вступ до iсторii Украiни' (авторы – Власов В.С., Данилевская О.Н., издание 2002 г.) допущен Минобразования в качестве учебника для 5 класса общеобразовательных учебных заведений, излагает предмет в интересном для детей стиле. Его вполне можно назвать художественным, так как большинство событий показано в виде диалога между историческими лицами, а сама книжка очень красочная, к тому же каждый малопонятный школьнику термин объясняется специальной вставкой на упоминающейся странице.
     Однако не может не сбивать язык, на котором она написана. С одной стороны – литературный украинский, но с частым употреблением диалектизмов, без которых вполне можно было бы обойтись. Например, на с. 201 авторы пишут: выдающийся ученый и переводчик церковных книг Иван Пулюй 'кохався у фiзицi й технiчних науках'.
     По сравнению с упомянутым в начале статьи пособием для того же класса в этом не упоминаются 'москалi', что не может не радовать. Ведь употребление уничижительных для других народов прозвищ вряд ли может считаться нормальным в учебном процессе. Тем не менее нельзя не отметить тот факт, что Великая Отечественная война в рассматриваемом да и в учебниках для старших классов называется 'радянсько-нацистською'.
     К слову, учебник выиграл конкурс Минобразования и Лиги украинских меценатов. Потому вряд ли чиновники не заметили такого казуса. Неужели цель уважаемого министерства приуменьшить в глазах молодого поколения цену победы 1945 г.? Десятки миллионов погибших и пострадавших в той войне достойны иного отношения. Да и в государственных документах употребляется словосочетание 'Великая Отечественная война', нет никакого постановления о его официальном упразднении.
     К слову, о самой войне сказано лишь в трех абзацах. Еще два посвящены борьбе ОУН-УПА. На с. 224-225 читаем: 'Загони УПА визволяли украiнськi мiста й села вiд фашистських окупантiв, захищали мирне населення. Одначе радянський уряд не хотiв, щоб Украiна мала свою армiю. Тому, коли 1943 р. з украiнських земель було вигнано нацистських загарбникiв, бiльшовики почали воювати з УПА'. Оставим это без комментариев, добавим лишь, что по меньшей мере неверно называть партизанские отделения армией, тем более учитывая то, что Украина и не могла иметь свою армию, так как не была отдельным государством. К сожалению, тенденция, согласно которой Советская армия изображается чужой и оккупационной, прочно закрепилась в школьных учебниках.
     Далее идет рассказ о Елене Телиге на 2,5 стр., а также двустраничная 'Повстанська молитва' – небольшой художественный рассказ о том, как местное население любило воинов УПА, и о репрессиях родных повстанцев со стороны советской власти.
     Жаль, что самую кровавую войну для Украины иллюстрируют именно эти эпизоды, ведь если бы не Советская армия, скорее всего, не держали бы в руках ребятишки этот учебник... Кстати, к разделу о национально-освободительной войне 1648-54 гг. удачно подобран рассказ об Иване Богуне.

Агрессор и жертва
     Учебник для 8 класса 'iсторiя Украiни XVI– XVIII столiття' (автор – Швыдько Г.К., 2003 г.), безусловно, интересен для учеников, так как содержит много иллюстраций (в том числе карт) и отрывков из документов. В то же время обилие совершенно ненужных школьнику фамилий, думается, мешает ему в полной мере усвоить материал. К примеру, зачем ему знать пофамильно командующих московским и гетманским войском в битве под Конотопом в мае 1659 г.?
     В общем-то, в книге много спорных моментов, которые как минимум можно двояко трактовать. Например, казацкие восстания 1620-30 гг. автор называет национально-освободительным движением, хотя оно было ярко антифеодальным. То же касается и опрышков в Галичине.
     Вряд ли учащийся сможет понять, кого все-таки поддерживал польский воевода Адам Кисель, если в разделе об упомянутых выше казацких восстаниях его называют поклонником украинцев, а во время национально-освободительной войны – поклонником поляков.
     Отдельная тема – украинско-российские отношения. Во время Переяславской рады подчеркивается нежелание присягать московскому царю ближайших сподвижников Богдана Хмельницкого – Ивана Сирко, Иван Богуна, братьев Гуляницких, части казаков Уманского, Полтавского, Брацлавского и Корсунского полков, митрополита Киевского. В то же время ничего не говорится о том, какова пропорция сторонников и противников этого выбора, поэтому создается впечатление, что это чуть ли не затеянная гетманом авантюра.
     Россия показана как агрессор, Украина – как жертва. Отрадно лишь то, что под Россией подразумевается самодержавие, а не народ. Правда, говоря о тяжелом положении крестьян и жестокости по отношению к ним помещиков и властей (это касается и учебника для 9 класса), следовало бы добавить, что российские крестьяне чувствовали себя не лучше.
     В разделе, касающемся гетманства Ивана Мазепы, автор так и не объясняет, за что его предала анафеме православная церковь, и также немного идеализирует образ гетмана. Например, говоря о том, что он надеялся спасти Украину при помощи Швеции, г-н Швыдько пишет: 'I. Мазепа знав, що так би дiяв i Б.Хмельницький'. Весьма смелый вывод в качестве аргумента действий гетмана.
     Далее сказано, что в 1994 г. Украинская православная церковь сняла проклятие с Мазепы, однако не уточняет, что речь идет об УПЦ Киевского патриархата.
     Учебник для 9 класса авторов Ф.Г. Турченко и В.Н. Мороко (издания 2000 г. или 2005 г. по большому счету ничем не отличаются) удобен тем, что после каждого параграфа есть словарь терминов и ключевые даты. Кроме того, он радует основательным подходом к предмету. В конце каждого параграфа отдельным пунктом даются выводы, а в конце темы – обобщающий урок.
     Например, кроме отрицательных последствий для Украины после заключения союза с Россией по состоянию на первую половину XVIII в., указываются и положительные – значительное расширение ее территории (этнических земель).
     Есть и спорные моменты. После тщательного изучения материала о русско-турецких войнах у ученика может сложиться впечатление, что вся их тяжесть выпала исключительно на украинский народ, как будто россияне и вовсе не принимали в них участие.
     Также следует отметить факт, на который, к слову, обратили внимание и аналитики из Санкт-Петербургского госуниверситета. То, что Южная Украина (или Новороссия) первоначально была освоена украинцами – не соответствует действительности. Между Запорожьем и Причерноморьем располагалось Дикое поле, фактически никем не заселенное. А запорожские коши поселениями назвать можно лишь с большой натяжкой, так как там не было женщин и детей, да и экономических отношений.
     Завершая казачью тему, отметим один момент, который авторы учебников по истории обходят. Подписывая очередной договор с поляками, казачья старшина неизменно ставила вопрос о землях и имениях, которые хотела получить во владение. Означает ли это заботу о национальных интересах или все же обеспокоенность личным благосостоянием?

Новые герои
     Безусловно, самой сложной для однозначной трактовки является история Украины ХХ в. Этот вопрос неоднократно рассматривался на страницах '2000', поэтому будем лаконичны. Учебник для 10-го класса 'Новiтня iсторiя Украiни. Частина перша: 1914 – 1939 рр.' (автор Ф.Г. Турченко, 2004 г.) написан по типу пособия для девятиклассников. Т.е. даты и термины даны после каждого параграфа и обобщающий урок – после темы.
     В целом этот период истории изложен вполне объективно, что, кстати, подтверждают и российские аналитики. Однако Октябрьская революция называется большевистской и указывается, например, что за Центральную Раду стояло большинство населения Украины. Но это, мягко говоря, спорно, учитывая политические реалии революционного 1917 г.
     Несправедливо мало внимания, как по мне, уделяется Нестору Махно и махновщине, очень узко освещена деятельность большевиков (исключительно в контексте украинско-большевистских отношений). Также прослеживается антипатия к Павлу Скоропадскому. Ему в укор ставят преобладание русского языка в правительственных учреждениях, согласие на федерацию Украины в составе 'небольшевистской России', когда его власть уже висела на волоске. Хотя за короткое его правление были открыты курсы украиноведения для учителей, образованы национальные школы, два государственных украинских университета в Киеве и Каменце-Подольском и еще один частный в Полтаве, украинизированы Киевский, Харьковский и Одесский университеты, КПИ, основано Главное управление искусства и народной культуры, Академию наук и т.п. Иными словами, преимущественно голословные обещания Центральной Рады ставятся на порядок выше конкретных действий гетманата.
     'Новiтня iсторiя Украiни. Частина 2: 1939 – 2001 рр. для 11-го класса' (авторы Ф.Г. Турченко и др., 2006 г.). Российские специалисты не зря назвали это пособие 'наиболее взвешенным и наименее тенденциозным. Авторы дают много фактического материала, не оценивая его и оставляя право на оценку за самим учащимся. Скорее всего, это объясняется тем, что советская власть способствовала, во всяком случае на первых порах, украинизации территорий, включенных в состав УССР, а кроме того..., в состав УССР, благодаря национальной политике советской власти, попали и территории, исторические права на которые у УССР были сомнительны'.
     В укор создателям учебника можно поставить лишь период Великой Отечественной войны, которую они, видимо, пытаются ревизовать. Она фигурирует в контексте Второй мировой и называется советско-немецкой. Большое внимание уделяется националистическому движению ОУН-УПА по сравнению с военными операциями Советской армии и партизанскому движению. Правда, отрадно, что авторы пытаются не делать однозначных выводов, перекладывая это на учителей и учеников.
     Вместо того чтобы процитировать стенограмму заседания Президиума Верховного Совета СССР от 19.02.1954 г., на котором рассматривался вопрос передачи Крыма УССР и указывались его географические обоснования и политическая целесообразность (укрепление дружбы между народами), авторы выдают это за попытку переложить на Украину часть моральной ответственности за выселение крымскотатарского населения и заставить ее заниматься восстановлением на полуострове хозяйственной и культурной жизни.
     Зато, как отмечают российские аналитики, значительная часть 'текста учебника посвящена диссидентскому движению на Украине в 50-60 гг. и оппозиционному движению конца 60-х – начала 70-х гг. Говорится о тех акциях, которые ими предпринимались, называются персоналии. В этой связи следует заметить, что в российском учебнике отечественной истории диссидентское движение фактически замалчивается и создается ложное впечатление всеобщего 'одобрямс'.
     В целом же наши учебники по истории нацелены на формирование политической субъектности украинской нации (т.е. национального самосознания и патриотизма) с элементами некой мифологизации отечественной истории, чтобы она казалась более романтической и героической.
     При этом, к сожалению, косвенно формируется враг Украины – вначале царская, а затем и советская Россия. Впрочем, если сравнивать с учебниками первых годов независимости, этой вражды поубавилось. Так что будем надеяться, что в дальнейшем они будут еще более взвешенными и менее эмоциональными.

Демоны инфляции – наваждение растущей экономики России

     В последние месяцы второго президентского срока Владимира Путина рынки с обожанием смотрят на сильные экономические показатели России. Эта страна считается спокойной гаванью во время ненастья на кредитных рынках всего мира. Агентство Goldman Sachs не одиноко в своем мнении о том, что к 2020 г. российская экономика может превзойти немецкую.
     Отрицать мощный рост российской экономики в 2000-2007 гг. не приходится – за это время ее ВВП в долларовом выражении увеличился в пять раз примерно до 1,200 миллиардов, однако можно лишь удивляться оптимизму рынков относительно экономических перспектив России. Ведь рынки игнорируют ряд особых и, скорее всего, временных факторов, с которыми связаны выдающиеся экономические достижения России в последние семь лет. Они также игнорируют то, что российские демоны инфляции поднимают свои уродливые головы, и все говорит о том, что ситуация будет еще хуже.
     Важнейшим из этих особых факторов стало утроение международных цен на нефть с примерно 30 долларов за баррель в 2000 г. до более, чем 90 долларов в конце 2007 г. Это не только позволило усилить платежный баланс России, что нашло свое выражение в том, что объем валютных запасов превысил к концу 2007 г. 450 миллиардов долларов. Это также позволило значительно увеличить излишки государственного сектора, благодаря которым стабилизационный фонд России раздулся до более, чем 150 млрд. долларов.
     Дополнительным фактором, обеспечившим экономический рост, были большие мощности, оказавшиеся незадействованными после кризиса 1998 г., который позволил российской экономике расти быстрыми темпами, несмотря на сравнительно низкий темп инвестиций. Так же и экспортный сектор России поддерживался сильно обесцененной валютой после девальвации 1998 г., хотя рост инфляции подорвал почти все связанные с этим конкурентные преимущества.
     Можно предположить, что на протяжении следующего президентского срока появится множество факторов, позволяющих судить о возможном значительном замедлении российской экономики. Экономика больше не будет пользоваться плодами больших незадействованных мощностей или весьма конкурентоспособного обменного курса. Не будет она пользоваться и плодами структурной реформы, застопорившейся после 2003 г., наглядным выражением чего стало усиление контроля со стороны государства, особенно, в секторе добычи природных ресурсов. Хуже того, существует возможность резкого снижения мировых цен на нефть, особенно, если наступит глобальная рецессия.
     В этом контексте складывается такое впечатление, что рынки слишком спокойно отнеслись к недавнему скачку инфляции, особенно, учитывая не столь далекий опыт России с трехзначными показателями. Отражая, главным образом, высокие цены на продовольствие, инфляция потребительских цен выросла примерно до 12 процентов – между тем, согласно расчетам Центрального банка, в 2007 г. инфляция должна была составить 7-8 процентов. Даже если исключить цены на продовольствие, уровень инфляции превышает прогнозировавшийся, а реальный уровень заработной платы продолжает расти примерно на 20 процентов, в то время как рост производительности труда замедляется.
     Милтон Фридман напоминал нам о том, что инфляция везде и всегда является монетарным феноменом. В России рост денежной базы более, чем в два раза превышает заложенные Центральным банком показатели в 13-17 процентов, а рост денежного предложения за последние полтора года повысился с 30 до примерно 50 процентов. Важным фактором, подпитывающим чрезмерный рост денежного предложения, стало ослабление бюджетной дисциплины в преддверии президентских выборов.
     Бюджет России на 2008-2010 гг. предусматривает повышение государственных расходов в ближайшие два года на 2,5 процента ВВП. На основе этих данных Международный валютный фонд рассчитал, что бюджет России, в 2006 г. имевший профицит более, чем в 7 процентов ВВП, будет находиться в состоянии примерного равновесия к 2009 г. даже при нынешних ценах на нефть.
     Рост денежной массы в России усиливает нежелание Центрального банка повышать курс рубля. Своей однозначной политикой в этом направлении Центральный банк повысил привлекательность зарубежных заимствований для российских банков. Результатом этого стало укрепление внешнего сальдо российского счета движения капиталов, для стерилизации которого у Центрального банка нет политических инструментов.
     Можно лишь надеяться на то, что по окончании сезона выборов российские политики срочно перейдут к укреплению бюджетной дисциплины и повышению гибкости обменного курса, чтобы обуздать инфляцию. Ведь инфляция, достигнув двузначных показателей, имеет мерзкую привычку разгоняться таким образом, что это угрожает сбалансированному экономическому росту.
     Десмонд Лахман – научный сотрудник Американского института предпринимательства

Чтобы сахаровский факел не погас

Елена Боннэр опасается за будущее России

     Для одной пожилой женщины, живущей в Массачусетсе, события в России – где недолгий эксперимент с демократией захлестывает растущая волна авторитаризма – имеют не только политическое, но и личное значение. Эта женщина – Елена Боннэр, восьмидесятичетырехлетняя вдова всемирно известного российского физика-ядерщика и диссидента Андрея Сахарова, и сама – личность поистине героическая.
     На закате своих дней Боннэр наблюдает за событиями в родной стране – которую по-прежнему считает домом – издалека. Она остается гражданкой России, но с 2002 г. живет в США, куда еще в 1970-е эмигрировали ее сын и дочь от первого брака. Поначалу она часть времени проводила в России, а часть в Америке. Но сегодня больное сердце уже не позволяет Боннэр совершать дальние поездки; она даже из дома выходит редко.
     В прошлом она была председателем российского Фонда имени Андрея Сахарова и сопредседателем Общественной комиссии по сохранению наследия академика Сахарова, но несколько лет назад фактически отошла от дел. 'Теперь моя жизнь протекает между балконом и больницей', – иронически заметила она, когда в августе прошлого года мы пили чай на балконе ее небольшой квартиры в Бруклине. Однако ум ее нисколько не потерял остроты, а суждения – решительности. 'Я – частное лицо, – отмечает она. – Но никто не отнимет у меня права высказываться, если что-то заденет меня за живое'. И она высказывается не колеблясь.
     Боннэр относится к той горстке россиян, чья общественная деятельность связана и с диссидентским движением 1970-х, – которое впервые всерьез бросило вызов тоталитарному советскому режиму – и с демократическим движением в посткоммунистической России. На ее долю выпала нелегкая судьба. Родителей Боннэр арестовали в 1937 г., в ходе сталинских репрессий – отец был расстрелян, мать отправили в ГУЛАГ. В годы второй мировой войны она была медсестрой на фронте, и получила два ранения, после которых ее зрение стало необратимо ухудшаться.
     В 1970 г., будучи активисткой нарождающегося правозащитного движения, она познакомилась с Андреем Сахаровым, который к тому времени овдовел. После того, как в 1972 г. они поженились, Боннэр стала объектом нападок для советских пропагандистов, пытавшихся как-то объяснить тот скандальный факт, что один из ведущих советских ученых, кавалер высших государственных наград, выступил против властей. Они изображали Сахарова 'одурманенным' человеком, которым манипулирует властная, порочная соблазнительница, связанная с сионистами (Боннэр – наполовину еврейка). В 1980 г. Боннэр вместе с мужем отправилась в ссылку в город Горький, что к востоку от Москвы.
     Все изменилось после прихода к власти Горбачева: в качестве одного из первых своих шагов по приданию советскому режиму большей открытости, он в 1986 г. он вернул Сахарова из ссылки. В 1989 г. Сахаров был избран в состав первого и последнего реального советского парламента – Съезда народных депутатов, и стал одним из лидеров оппозиционного демократического блока, в который входил и Борис Ельцин. Однако в декабре того же года – вскоре после того, как Горбачев в ходе заседания Съезда (его работа транслировалась по телевидению) грубо выбранил Сахарова за 'излишнюю торопливость' с введением в стране многопартийности – академик скоропостижно скончался от сердечного приступа; ему было 68 лет. На похороны Сахарова пришло до 100000 человек; в памяти людей осталась сдержанная, без истерики, скорбь, с которой Боннэр провожала мужа в последний путь.
     Сегодня времена опять изменились. Либеральные 'западнические' идеи, сторонником которых был Сахаров, в России теперь не в фаворе – и сама Боннэр тоже. В последние годы проправительственные газеты вновь стали относиться к ней как к 'персоне нон грата', марионетке, с потрохами продавшейся дяде Сэму. Типичной иллюстрацией этого изменившегося тона стал 'исторический экскурс' политолога и телеведущего Максима Шевченко в одном интервью, которое он дал в декабре. Говоря о 'подлинно российской' форме либеральной демократии, он заметил: 'не академик Сахаров, биясь за право своей жены лечить зубы в Швейцарии, начал либеральное движение в российской политике'. (На самом деле Сахаров несколько раз объявлял голодовку, чтобы Боннэр разрешили выехать за границу для проведения операции на сердце, от которой зависела ее жизнь).
     Подобные нападки не способны вывести Боннэр из равновесия (она относится к ним скорее с мрачноватым юмором), но общая картина происходящего в России ее глубоко удручает. По мнению Боннэр, считать, что страна скатывается в советское прошлое, было бы ошибкой. 'Сегодня совершенно иной исторический момент. Аналогии со сталинской эпохой или семидесятыми не кажутся мне правдоподобными, – заметила она в интервью по телефону через несколько дней после того, как путинская партия 'Единая Россия' победила на подтасованных парламентских выборах 2 декабря. – Я скорее склоняюсь к точке зрения о том, что здесь есть немало параллелей с Германией 1930-х гг. Такое же сокращение безработицы, экономическая стабилизация; люди живут лучше. Путина, как и Гитлера, считают человеком, который вывел Россию из хаоса, поднял ее с колен. Когда руководители 'Единой России' называют Путина 'национальным лидером', становится смешно и неловко. 'Лидер' – это кто? Это фюрер. Получается калька со слова, которое неизбежно вызывает определенные ассоциации'.
     Пока, конечно, в России нет государственной идеологии, аналогичной нацизму; однако, предостерегает Боннэр, там 'большую силу набрала идея национализма, а также идея о том, что православие является государственной религией. Самодержавие, православие, народность (причем с акцентом даже не на 'народ' в целом, а на этнических русских) – эта формула, которую власть предержащие все больше принимают на вооружение, мне представляется весьма пугающей в качестве направления развития моей страны. Значительную часть населения это не устраивает. Но когда дело доходит до открытого противостояния, даже большинство этих людей голосует не за оппозицию, а за Путина и 'Единую Россию', поскольку их убедили в том, что именно Путин и 'Единая Россия' обеспечили им нынешний рост благосостояния'.
     При всей неприязни к режиму Путина, Боннэр достаточно резко отзывается и о его предшественнике, которого многие российские либералы сегодня идеализируют. (В свое время она порвала с властями новой России во главе с Ельциным, выйдя в 1994 г. из состава Комиссии по правам человека при президенте в знак протеста против первой чеченской войны). Не стоит забывать, подчеркивает Боннэр, что первые 'сфальсифицированные выборы' в постсоветской России состоялись в 1996 г.
     'После смерти Ельцина появилось много восхищенных комментариев о преобразовании государства и общества под его руководством, – отмечает она. – Но ничего не говорилось о том, что коррупционность, мафиозность государственной власти – это тоже ельцинское наследие. Просто сейчас все это делается откровеннее. Думаю, все, что происходит в России в 21 веке – это с одной стороны продолжение ельцинских экономических 'реформ' и разграбления страны, которое достигло апогея при Ельцине; и в то же время мы утратили все достижения с точки зрения развития демократии, фундамент которого был также заложен при Ельцине'.
     Был ли в этот период некий 'поворотный этап', когда демократическое движение упустило свой шанс? Если и был, считает Боннэр, то это произошло в 1992-93 гг., когда демократы согласились отказаться от идеи созыва Учредительного собрания, состоящего из всенародно избранных и ответственных перед народом делегатов, и войти в состав консультативного 'конституционного совещания', помогавшего государственным экспертам составлять российский Основной закон. 'Формально это была хорошая конституция, но она разрабатывалась под одного человека, – отмечает Боннэр; в свое время она отказалась 'играть в эти игры' и стать членом Конституционного совещания. – И, что самое главное, в отсутствие механизмов соблюдения эта конституция создала предпосылки для всех перемен в последующие годы', включая радикальную централизацию власти и перекройку избирательного законодательства, призванную окончательно вытеснить оппозицию на обочину.
     Другой роковой ошибкой, по ее мнению, стало то, что многим представителям советской коммунистической элиты было позволено прорваться к власти, замаскировавшись под переродившихся 'демократов': 'Я не считала, что представителям коммунистической элиты надо было предъявлять уголовные обвинения, судить их и отправлять в Сибирь. Но их несомненно следовало убрать с властных должностей, и даже запретить им работать в госаппарате'. Она решительно не согласна с точкой зрения о том, что российский народ изначально 'несовместим' с демократией, в силу генетических или историко-культурных особенностей, но понимает, что строительство свободного общества в посткоммунистической России не могло быть простым делом. Впрочем, в ее глазах это лишь усугубляет вину 'просвещенных демократов, попавшихся на удочку прежней элиты' перед страной.
     Боннэр, однако, критикует и Запад. 'Запад никогда по-настоящему не понимал, что происходит в России, и не понимает до сих пор. С одной стороны, он настроен чересчур оптимистично, а с другой – увяз в энергетическом кризисе, и сегодня европейским лидерам, и даже Бушу, очень трудно занимать принципиальную позицию'. Особое неприятие у нее вызывает возникшая после 11 сентября идея о том, что Путин является партнером Запада в глобальной 'войне с террором': 'Преподнося чеченскую трагедию как часть борьбы с мировым терроризмом, Россия обманывает Запад и упорно загоняет население Чечни в угол радикального исламизма'.
     Разочарование Боннэр в Западе имеет и личный аспект: речь идет, как она считает, о постыдном пренебрежении к наследию Сахарова. В 1993 г. она передала обширное собрание сахаровских материалов, тайком вывезенных из Советского Союза – документов, касающихся не только самого академика, но и всего правозащитного движения – Университету им Брандейса (Brandeis University), где был создан Архив Сахарова под руководством эмигранта-правозащитника Александра Грибанова и дочери Боннэр Татьяны Янкелевич. Однако через несколько лет частные источники финансирования архива иссякли, и к 2003 г. он оказался под угрозой закрытия. В 2004 г. была достигнута договоренность о передаче архива Центру им. Дэвиса при Гарвардском университете, где Янкелевич сегодня возглавляет скромную, постоянно испытывающую финансовые затруднения Сахаровскую программу по правам человека (Sakharov Program on Human Rights). Программа спонсирует семинары по истории прав человека в СССР.
     По мнению Боннэр всего этого до обидного мало. Она с теплотой вспоминает Рональда Рейгана, упоминавшего о Сахарове в нескольких своих выступлениях в восьмидесятые, включая и новогоднее обращение к советскому народу, переданное 'Голосом Америки' 1 января 1987 г. 'Рейган испытывал привязанность к Сахарову и считал его своим единомышленником', – поясняет она. Сегодня же Боннэр видит со стороны американских политических деятелей лишь 'оскорбительное равнодушие'.
     Сохранение наследия покойного мужа Боннэр считает последней задачей, выпавшей ей на жизненном пути – особенно важной, поскольку она полагает, что нынешний режим в России может попытаться перекроить образ Сахарова по собственному образу и подобию, изобразив его русским националистом и 'государственником'. 'Я очень опасаюсь, что этот процесс начнется, как только меня не станет', – утверждает она. Несмотря на слабеющее здоровье, Боннэр три года готовила к публикации дневники Сахарова вместе со своими собственными: это трехтомное издание вышло в Москве в 2006 г. (Кроме того, она написала две книги мемуаров: 'Вместе в одиночестве' (Alone Together), где рассказывается о годах их горьковской ссылки, выпущенную издательством Alfred A. Knopf в 1986 [на русском языке издана под называнием 'Постскриптум. Книга о горьковской ссылке' – прим. перев.], и 'Дочки-матери', о собственном детстве и юности в сталинской России, опубликованную в 1992 г.).
     Сегодня, когда президентский срок Путина подходит к концу, Боннэр не рискует делать далекоидущих прогнозов на будущее. Она не знает, насколько актуально наследие правозащитного движения 1970-х, в котором она сама принимала участие, для нынешней российской оппозиции, действующей в совершенно иных условиях. Если и есть какая-то черта этого движения, которую новому поколению, как она считает, стоило бы сохранить, то это приверженность 'нравственным принципам'.
     Что же касается ближайшего будущего, то Боннэр не верит в реальную способность оппозиции бросить вызов монополии новой правящей клики на власть. Участие оппозиционеров в президентских выборах может лишь 'придать налет легитимности тому, что делает Путин; с другой стороны отказ от такого участия говорит об отсутствии собственной платформы'.
     В новогодних поздравлениях, разосланных друзьям по электронной почте, Боннэр, размышляя о ситуации на родине, цитирует стихотворение поэта Николая Некрасова, жившего в 19 веке, посвященное России – по ее ощущению, оно точно передает нынешнее состояние отчаянья и надежды:
     'Вынесет все – и широкую, ясную
     Грудью дорогу проложит себе.
     Жаль только – жить в эту пору прекрасную
     Уж не придется – ни мне, ни тебе'.
     Кэти Янг – автор книги 'Выросшая в Москве: воспоминания о детстве в Советском Союзе' (Growing Up in Moscow: Memories of a Soviet Girlhood) (Ticknor & Fields, 1989)

Из московских глубин

Новую пассажирку московского метро преследуют образы нищеты и отчаяния и ободряют проявления доброты

     Москва. – Пожилая женщина была так сгорблена, что не могла оторвать подбородок от груди. Закутанная в несколько потрепанных свитеров, она кротко стояла с протянутой рукой у стены, облицованной плиткой. Русских стариков, просящих милостыни, можно увидеть на всех станциях московского метро. Однако, глядя на нее, я почувствовала приступ меланхолии.
     Тут мимо нее пронеслись четыре угрожающего вида подростка в кожаных куртках. На ходу они обменялись парой реплик, развернулись и окружили ее.
     У меня от ужаса перехватило дыхание. Но потом я поняла, что происходит. Эти ребята, от которых несло сигаретами и пивом, судорожно шарили по карманам и отдавали старушке все найденные монеты.
     Переехав семь месяцев назад в Москву, я привыкала к жестким реалиям российского общества в ежедневных поездках на метро. Кажется, что густая сеть путей и туннелей открывает прямую дорогу в русскую душу – смесь поблекшей элегантности и безнадежного цинизма, дебоширства и нужды, еле сдерживаемой жестокости и проблесков доброты.
     Это сложная материя, и порой мне не хватает духа приступить к ней. Тогда я заставляю себя идти на станцию и провожу всю поездку, разглядывая свои туфли и боясь поднять глаза.
     Но в этих залах есть нечто, рассказывающее о самой России. Это памятник дням коммунизма, когда для простых пассажиров строились подземные дворцы, сиявшие люстрами, украшенные мозаикой, фресками и скульптурами в сталинском стиле.
     Сегодня они облупились и еле справляются с потоком пассажиров; дворцы превратились в убогое нагромождение измученных тел. Наверху неистовствует дикая Москва – беззаконная и безумная, холодная и богатая. Внизу во тьме грохочут поезда – если не успел на этот, то следующий уже на подходе.
     В метро вы найдете тех, кто еле сводят концы с концами в тени нефтяного богатства, и тех, кто потерял последнюю надежду. Здесь пристанище бродячих собак и томящихся от любви подростков, бездомных алкоголиков и ветеранов с боевыми ранениями, туристов и просто изнуренных ежедневными поездками пассажиров.
     Однажды утром я обратила внимание на бродячего пса. Он неловко ковылял на трех лапах, пытаясь пробраться через турникет. Передняя лапа висела в воздухе. Казалось, что она разбита надвое, как будто кто-то наступил на нее тяжелым сапогом, с нее капала кровь. Он в отчаянии смотрел вокруг, словно ища помощи.
     Сотни пассажиров проходили через турникеты, но никто не остановился, чтобы помочь собаке. На секунду над ней склонился пожилой мужчина, но тут же поспешил прочь. Я стояла по другой стороне турникетов, ища свою карточку. Когда я вновь подняла глаза, собака исчезла в лесу человеческих ног.
     Я посмотрела вокруг, но пса нигде не было. Я смотрела на ряды студентов, рабочих, пенсионеров – анонимную толпу, бесстрастную и с каменными лицами.
     Где-то в этом громадном советском здании страдало существо, но я его уже не нашла. А даже если бы нашла, то что? Он был слишком тяжел, чтобы его унести. Я не знала, где искать ветеринара. Я провела в Москве всего несколько месяцев и почти не говорила по-русски.
     Мне пришлось занять место в очереди, а очередь движется только в одном направлении. Если ты замешкал, то тебя толкают в спину. Остается лишь прижать сумочку к груди и идти вперед.
     О той собаке я думала весь день. Я рассказала о ней своей учительнице русского языка. Она одарила меня недоверчивым взглядом из-под блестящих век с накрашенными ресницами. 'У людей, которых вы видите в метро, огромные проблемы', – упрекнула она меня.
     'Я знаю', – сказала я. Она была права, однако я не могла ничего поделать. Я чувствовала себя неловко.
     По дороге домой я пыталась найти пса. Я его не видела. Я медленно шла в свою квартиру, стараясь изгнать из памяти эту кровоточащую лапу и взгляд, полный боли и надежды, обращенный к безразличным пассажирам. Мысли о собаке преследовали меня. Добравшись, наконец, до дома, я села на диван и заплакала.
     Впервые я попала в Москву в самый разгар лета, и толчея в метро почти сделала меня трезвенницей. Мне был невыносим запах перегара, исходивший от пьяных в вагонах, мне было отвратительно, когда их липкая кожа касалась моей. Под ногами катались пустые пивные бутылки.
     Потом я увидела, как молодые люди галантно уступают места пожилым женщинам, и как русские зарываются в книги, когда их поезда с визгом проносятся по туннелям, и решила, что, в конце концов, это не такое плохое место.
     Но я не могла привыкнуть к холодным лицам всех этих незнакомых людей, к этому воплощению тревоги и горя, освещенному зеленоватым светом массивных ламп дневного света, настолько мрачным, что их можно даже назвать красивыми.
     'Когда едешь вниз по эскалатору, смотришь на эти лица и проникаешься всей этой тревогой, этим волнением, это невероятно, – говорит один из моих русских коллег. – Чувствуешь себя как селедка в бочке стресса всех этих людей'.
     Поначалу я испытывала резкий дискомфорт. Я ловила себя на ассоциациях с лагерями смерти и чистками, очередями за хлебом и банковским кризисом. Однажды я пожаловалась учительнице русского: 'Я нигде в мире не видела таких мрачных людей. Я час еду отсюда до дома, и по пути не вижу ни одного улыбающегося человека. Ни одного!'
     'А в других странах люди ходят улыбаясь?' – скептически спросила она меня.
     'Ну да', – сказала я.
     'В Ираке? В Ираке улыбаются?'. Она явно собиралась сломить меня, добраться до истины.
     'Да, – сказала я. – Иракцы много улыбаются'.
     'Это, – сказала она с усмешкой, – очень странно'.
     Однажды я ехала в университет на урок русского языка. Была суббота, около полудня, со свинцового неба падали редкие ранние снежинки, и город окончательно просыпался. Вагон метро был почти пуст.
     Всю дорогу я смотрела на молодую женщину. Видимо, за ночь она не сомкнула глаз. Ее волосы были уложены, она выглядела изящной и хорошо одетой, на ней были дорогие сапоги и сумочка. Голова безвольно качалась, как будто она нюхала героин. Глаза, отяжелевшие от вчерашней косметики, слиплись. Подбородок упал на грудь.
     Она рухнула на пол. Удара оказалось достаточно для того, чтобы она проснулась, забралась на диван и тут же вновь окунулась в сны. Дородная молодая мамаша, сидевшая рядом, сгребла в охапку своего маленького сына и с неодобрительной миной пересела на другую сторону.
     Девушка вновь упала на пол, на этот раз приземлившись на ноги сидевшего рядом с ней пожилого человека. Тот раздраженно выдернул ногу. Она вернулась на свое место.
     Теперь на девушку смотрел уже весь вагон, но бесстрастно. Двое крепких парней глядели на нее как волки. Я почувствовала тревогу за нее. Любой может вытащить ее из этого вагона, забрать ее, сделать с ней все что угодно. Кто здесь ее оставил? Долго ли она катается по туннелям, ожидая протрезвления? Я вновь взглянула на парней. Они шептались, посмеиваясь и пробегая глазами по ее ссутуленному телу.
     Но тут объявили мою станцию, поэтому я встала и вышла. В конце концов, я лишь еще одно лицо в толпе, проплывающей мимо.

Приступы либерализма

Одни и те же люди, прикрывая личный интерес государственным, то изгоняют иностранные компании, то опять призывают их

     Начинающийся политический сезон-2008 обещает любопытные новации. Недавно назначенная Государственная Дума, как сообщил чуть ли не под новогодней елочкой вице-премьер Александр Жуков, уже весной примет законы о допуске иностранцев в стратегические отрасли.
     Под занавес уходящего 2007 года удивил экономическую общественность и президент. Говоря о госкорпорациях во время своего выступления перед Торгово-промышленной палатой России, Владимир Путин сказал: «Мы правильно сделали, что сосредоточили внимание на некоторых направлениях деятельности и сконцентрировали там административный и даже политический ресурс…» Четыре года назад после этой фразы он поставил бы не запятую, а точку. Но чем ближе мартовский уход Путина от абсолютной власти, тем более рассеянным оказывается «внимание». Поэтому президент продолжил свою мысль, сообщив, что
     в госкорпорации планируется «…привлекать бизнес, причем в различных пропорциях, может быть, и в ключевых, в контрольных пропорциях в будущем». Слова «может быть» следует опустить и прочитать фразу без маскировки.
     «Мы так и будем делать», – твердо заявил президент.
     Спустя несколько дней после выступления президента министр природных ресурсов Юрий Трутнев углубил чудом спасшийся в очистительном опричном пожаре либерализм, допустив, что так называемые «стратегические месторождения» и месторождения на шельфе смогут теперь разрабатываться компаниями, в которых контрольный пакет принадлежит иностранцам. Правда, покинуть «нежные лапы» гуманистов со стальным прищуром глаз либерализм смог, лишь хромая на обе ноги: министр предлагает допускать иностранцев к контролю за недрами штучно и по решению правительственной комиссии. Да и упомянутые выше «законы о допуске иностранцев в стратегические отрасли» поступят в Госдуму только после согласия ФСБ. Но это не новость -
     на нашей почве, как известно, всякое европейское растение растёт чахлым, искривлённым, порой даже гибко вьющимся вокруг столпа самодержавия.
     И все же, все же... Что за всеми этими приступами либерализма стоит? И что бы все это значило. И как все эти предновогодние заявления вяжутся с рассказами об «ужасах» 90-х, когда «государство потеряло свои позиции»? Как же вампиры «Шелл» и «ЭксонМобил», чуть было не «высосавшие» нефть и газ со всего сахалинского шельфа? И теперь им снова, как в проекте «Сахалин-2», отдавать контрольный пакет? Возможно, опять на том же сахалинском шельфе?
     От таких вопросов смущение может возникнуть нешуточное, сравнимое с тем, что, по описанию академика Тарле, переживало в своё время русское мещанство и крестьянство: «С Наполеоном дело было… неясно. В 1807 году до июня он был с церковного амвона провозглашен предтечей антихриста, а в разговорах – самим антихристом и истребителем христианской веры, с июня того же 1807 года антихрист стал внезапно, без малейших переходов и объяснений, другом и союзником русского царя…»
     Так и теперь.
     Идея совершила полный круг, власти пришли к тому, что на словах осуждали и проклинали четыре последних года.
     Вместо установленных федеральным законом открытых правил игры, без вмешательства чиновников, вопросы доступа к недрам собираются отдать на рассмотрение тех же самых чиновников. А сколько говорилось о том, что до того, как в 2000 году взошло солнце Путина, компании покупали правительственные решения?
     Это итог «борьбы с коррупцией».
     Вместо заявленного стремления разрабатывать крупные месторождения и шельф «государственными компаниями» признается, что они оказались неспособны это делать и, следовательно, правильно использовать иностранный капитал, отдавая ему контроль в больших проектах. И это в период огромного роста цен на нефть и газ, когда т. н. «государственные» по названию, но частные по контролю и, весьма вероятно, присвоению части прибылей, российские корпорации должны были бы накопить приличные ресурсы для разработки месторождений, модернизировать свою структуру, привлечь специалистов.
     Это итог «борьбы с иностранцами».
     Вместо идеологии «национальной государственной компании» в нефтегазовой отрасли и других отраслях промышленности фактически говорится о новой приватизации. В чем ее особенность? Получается, что в последние годы т. н. «государство» выступило собирателем активов и, как теперь выясняется, простым передаточным звеном от одних «олигархов» к другим.
     Если сегодня эта новая «служилая» знать владеет активами через посредство фактически приватизированных государственных институтов (исполнительная, законодательная, судебная власти), то завтра они хотят стать крупными частными собственниками в традиционном, европейском понимании.
     Это итог «борьбы с олигархами».
     Все это показывает, что в современных российских условиях идеологические формулы властей носят служебный характер. Одни и те же люди с легкостью готовы их принять или поменять, если это отвечает их скрытым от общества интересам. Обманутой при этом оказывается та часть общества, которая всерьез полагает, что именно декларации о противодействии «коррупции», «иностранному влиянию», «олигархам» являлись душой проводимой в последние четыре года политики.
     У этой политики души не было и нет. Ее суть – железная пружина личного интереса, всё остальное случайно.

Год развилок

Человечество стоит перед необходимостью поиска новых путей развития, подходов к взаимодействию между странами и народами, и способов урегулирования конфликтов

     Наступивший 2008 год будет временем выбора. И не только для России. И не только выбора в узком смысле, предполагающем, что в ряде государств, в том числе имеющих ключевое значение для мировой политики, будут выбирать президентов и парламентариев. Просто многие страны (среди них Россия, США, некоторые постсоветские государства), а может быть, и все человечество в целом, подошли к таким рубежам своего развития, когда
     становится очевидным, что решать внутриполитические и международные проблемы в рамках прежних подходов уже не получается. Новые же схемы и способы еще не сложились или пока не выглядят убедительно.
     Отсюда развилка – рискнуть и пытаться искать непроторенные пути, связанные с рисками, противоречащие инерции привычного понимания, стереотипам, укорененным в политическом сознании, как обществ, так и элит? Либо проявить твердость духа и воли, и с удвоенной энергией практиковать прежние приемы, только применять их еще более жестко?
     К примеру, для США президентские выборы, в которых уже давно имеет не только национальное, но и глобальное значение ноябрьское голосование – это не просто выбор между демократами и республиканцами, и даже не попытка найти решение ключевой для текущей американской политики проблемы Ирака. Развилка в другом. Либо, опираясь на экономическую и военно-политическую мощь, по-прежнему прямолинейно продавливать свои интересы по всему миру, лишь от случая к случаю принимая в расчет интересы тех, кого затрагивает американская политика. Либо нащупывать иной путь, при котором США с их мощью стремились бы стать дирижером, посредником в увязывании различных интересов и разрешении конфликтов. Это потребует иного, более внимательного отношения к этим иным интересам и более сдержанного – к собственным. Это чревато многими потерями и издержками, в том числе и для нынешней системы международных отношений, в которой поначалу беспорядок может даже нарастать. Но зато в перспективе может создать куда более надежную основу для продвижения по миру демократических ценностей.
     Однако хаос неизбежно будет нарастать и при продолжении ставки на силу.
     Как быть в этой ситуации – рисковать и искать новое или же рассчитывать на то, что время само расставит все по своим местам? Вопрос, на который сегодня нельзя дать однозначного ответа.
     В России же мартовское голосование – это вовсе не референдум в поддержку прежнего курса и не выбор между несколькими кремлевскими группировками. А по большому счету, выбор между царствованием «лежа на боку» с упованием на силу инерции, на то, что, опираясь на нефтяные цены и русский «авось», страна таки вырулит к новым горизонтам, и попыткой модернизировать экономическую, политическую и социальную системы страны, вопреки сопротивлению большинства элит и социальных слоев-прилипал, которых и так все устраивает.
     От этого выбора многое будет зависеть, ибо запас времени на модернизацию, как это неоднократно бывало в истории нашей страны, весьма ограничен.
     Не менее важными видятся и развилки в судьбах государств постсоветского пространства. Только что состоявшиеся президентские выборы в Грузии – означают ли они возврат в «лихие» 90-е с их кровавыми межэтническими конфликтами? Как будет вести себя в этой ситуации Россия – как тогда? Или же отойдет от принципа нерушимости границ на постсоветском пространстве и территориальной целостности расположенных на этом пространстве государств? И как возможная внешнеполитическая жесткость повлияет на внутрироссийскую политику?
     Завершатся ли так же, возвращением 90-х, но в их иной реформаторской ипостаси, предстоящие выборы президента Армении? А если оно произойдет, что это будет означать для всего постсоветского пространства – что эпоха «стабилизаторов» заканчивается, и
     история, завершив определенный цикл, вновь фокусируется на прежних приоритетах, на либерально-демократических реформах, но уже на новом витке спирали?
     Армянские выборы должны ответить еще на один вопрос, значение которого выходит за национальные рамки этого государства. Можно ли начать процесс урегулирования имеющих длительную историю армяно-турецкого и армяно-азербайджанского конфликтов? Или их сегодняшнее состояние «ни мира, ни войны» сохранится надолго, если не навсегда. Если все-таки «процесс пойдет», это может стать прецедентом не только для Кавказа и расположенных там государств, но и для других регионов мира, где существуют схожие проблемы, являющиеся постоянными источниками напряженности в мировом масштабе.
     Список подобных развилок, как и связанных с ними открытых вопросов, можно продолжить.
     Конечно, вполне вероятно, что народы все-таки предпочтут неясности перемен и открытости будущего status quo и силу инерции.
     Но это будет означать лишь одно – поиски новых путей развития государств и народов и свежих подходов к взаимодействию между ними, в том числе и к урегулированию конфликтов, откладываются. И чем на больший срок, тем с большими издержками и потерями нерешительному человечеству придется столкнуться уже в недалекой перспективе.

Бункер мира

Россия пытается сочетать изоляционистскую внешнюю политику со стремлением стать вторым геополитическим полюсом

     Еще до объявления Центризбиркомом Грузии итогов президентских выборов официальный представитель МИД России Михаил Камынин сделал заявление об использовании в ходе кампании административного ресурса. Проблема не в том, что Россия откровенно подражает Госдепартаменту США, пытаясь давать оценки политическим событиям в других странах с позиций «старшего товарища». Тем более что в этом случае Госдепартамент США тоже отнюдь не пропел осанну грузинским выборам, призвав к честному и беспристрастному подсчету голосов. И даже не в том, что любые заявления Москвы об использовании административного ресурса на выборах за рубежом выглядят на фоне масштабов использования этого самого ресурса в российских выборных кампаниях циничным анекдотом. Проблема в том, что
     в российской внешней политике все более отчетливо сталкиваются две принципиально противоречащие друг другу идеи – России как второго полюса мировой политики в противовес США и России как «суверенной демократии», окруженной врагами, постоянно строящими козни, чтобы не допустить возрождения ее мирового могущества.
     Первая идея изначально глобалистская, вторая – изоляционистская. Причем обе на практике используются исключительно во внутриполитических целях, дабы лелеять в населении имперские комплексы, параллельно обеспечивая возможность политической элите пользоваться всеми благами «ненавистной» западной цивилизации и сверхдоходами от экспорта сырьевых ресурсов.
     Простая критика западных ценностей или конкретных шагов нынешней американской администрации вроде планов размещения третьего эшелона системы ПРО в Польше и Чехии или военной кампании в Ираке не является основанием для превращения России в полюс мировой политики. США критикуют многие, в том числе и внутри Штатов.
     Для страны, претендующей на роль водителя стран и народов, важна позитивная программа. У России же она отсутствует напрочь.
     С позиций ценностей и приемов, взятых на вооружение нынешней российской политической элитой, заявление МИД РФ об использовании административного ресурса на выборах президента Грузии является комплиментом властям этой страны, хотя должно прозвучать осуждением. Опять же, Госдепартамент США имеет реальный политический ресурс для любой критики в адрес грузинского руководства – хотя бы потому, что и это руководство, и все без исключения оппозиционеры на грузинских выборах выступают за тесный альянс с Америкой и евроатлантический выбор для Грузии. А у российских властей нет никаких ресурсов для вовлечения Грузии в геополитическую орбиту России, кроме разве что разыгрывания карты сепаратистских анклавов Абхазии и Южной Осетии. Но и эта игра уж точно закончится для России как минимум не лучше, чем иракская кампания Джорджа Буша: в случае (пока гипотетическом) расчленения Грузии Россия уж точно не сделает эту страну более дружественной себе или своим политическим вассалом.
     Вообще «насильственное», то есть проводимое под политическим, экономическим и ситуационным давлением, создание системы государств-сателлитов – более чем странный способ формирования нового центра влияния.
     Социалистический лагерь как вершина глобальной имперской политики СССР, заметим, дал трещину и окончательно распался еще до формального краха самого Советского Союза, и вовсе не из-за козней Запада. Разумеется, Запад и Россия вели друг с другом «холодную войну» и многолетнюю гонку вооружений. Но первопричиной гибели России как полюса мировой политики стал именно кризис ценностей. Разумеется, союзников в политике и тогда, и сейчас приходится покупать. Но одними деньгами (которых, к слову, из-за предельной неэффективности советской экономической модели у России к 1991 году практически не оказалось) проблему превращения страны в полюс мировой политики не решить. Сама страна должна быть экономически и политически привлекательной для тех, кого она намеревается «приручить». И уж точно не считать весь остальной мир своим врагом.
     Причем эта изоляционистская по своей сути доктрина «суверенной демократии» (ее главный постулат в переводе на человеческий язык звучит очень просто: «мы сами с усами, не учите нас жить») вступает в противоречие не только с растущими геополитическими притязаниями России, но и с практическими интересами российской политической элиты.
     Наша элита учит своих детей, открывает банковские счета, заводит недвижимость, претендует на доступ к бизнес-активам вовсе не в Иране или Сирии, к которым проявляет на словах явную политическую благосклонность, а на все том же «ненавистном» Западе.
     Причем на западные стандарты жизни ориентированы не только близкие к власти олигархи, но и сами госчиновники.
     «Бункер мира», «страна в кольце врагов» – достаточно странная стартовая позиция для полюса мировой политики. С кем мы собираемся дружить и кого вести за собой, если кругом одни противники и недруги «встающей с колен» России, остается пока неразрешимой загадкой.

Путина – в президенты . . . США!

     В 1944 г., глядя в иллюминатор самолета на бескрайние российские просторы, будущий президент Шарль де Голль проклял судьбу за то, что родился французом: если бы только он мог возглавить такую огромную страны, как Россия, как бы он развернулся! Должно быть такая же мысль приходит в голову и Владимиру Путину – самому талантливому политическому лидеру нашего времени: каких бы высот он мог бы достичь, стоя у руля единственной в мире сверхдержавы, а не едва держащегося на плаву корабля побежденной советской империи. . . Почему же не дать ему такую возможность? Наблюдая за последним раундом политических дискуссий в Америке, я пришел к выводу – пришло время для неортодоксальных решений.
     Второй президентский срок Путина завершится в начале 2008 г., как раз незадолго до выборов в нашей стране. Есть еще масса времени, чтобы предоставить ему американское гражданство и изменить конституцию, чтобы нашим президентом смог стать человек, родившийся за пределами США. Единственная альтернатива – выбрать главой государства очередного представителя той самой породы политиков, что уже вовлекла Америку в неприятности.
     'Бог помогает дуракам, пьяным и Соединенным Штатам Америки', – гласит знаменитый афоризм, приписываемый германскому канцлеру Отто фон Бисмарку. К сожалению, мой новогодний прогноз однозначен: сегодня, Господь, похоже, взял тайм-аут, по крайней мере по отношению к Америке. Только что завершившийся год для нашей страны стал annus horribilis по любым меркам – за исключением мерок 2008 г., который для США, несомненно, станет самым худшим с 1980 г., когда Джимми Картер покидал Белый дом. Тогда в американской политике все шло наперекосяк, но в нынешнем году будет еще хуже. Как и 27 лет назад, уходящая администрация будет терпеть одну экономическую и стратегическую неудачу за другой. Но, в отличие от 1980 г., сегодня у порога не стоит новый Рональд Рейган, способный исправить ситуацию.
     Америке нужен сильный лидер, но ни один из нынешних кандидатов в президенты этому критерию не отвечает. Последние два десятка лет наши политики побеждали на выборах, потворствуя охватившую Америку самодовольству. Сейчас же необходимо как раз обратное. Путин, несомненно, обладает требуемой решимостью; и вообще, у него есть лишь один серьезный недостаток – человек он весьма жестокий. А созданное им молодежное движение 'Наши' способно напугать каждого, кто мало-мальски знаком с политической историей 20 века.
     Но опять же – кто из нас без греха. Да и дело здесь не в личных качествах Путина. Вашингтон не желает понять основополагающих российских реалий (об этом я уже писал в статье'Кеннебанкпорт: разговор, которого не было' (What they didn't say at Kennebunkport)). Любому лидеру в этой стране, чтобы элементарно выжить, пришлось бы поступать примерно так же, как Путин.
     Если его предшественник Борис Ельцин довел Россию до хаоса и банкротства, Путин восстановил ее экономику и положение в мире, исходя из одной истины: проблема – в самом российском народе. После столетий жестокой власти царей и десятилетий коммунистического террора этот народ превратился в инертную массу, неспособную отстаивать собственные интересы. И Ельцин позволил туче саранчи разворовать все, что осталось от российской экономики.
     Жесткими методами, явно выходящими за рамки закона, Путин вернул экономику под контроль государства, нажив при этом целую когорту врагов-богатеев, готовых финансировать любого западного политика, который его критикует. Как я писал год назад (в статье ''Перемирие' России с мусульманским миром' (Russia's Hudna with the Muslim world), опубликованной в этой газете 21 февраля 2007 г.), 'единственные люди в России, сохранившие лидерские качества после жесточайшего отрицательного отбора коммунистической системы – это бывшие 'тайные стражи' государства, чье уникальное положение требовало от них сохранять трезвость ума'.
     Американцы тем временем столкнулись с опасным врагом, и этот враг – они сами. Четверть века – с тех пор, как президент Рейган победил в 'холодной войне' и 'отладил' экономику – Америка мчалась вперед на гребне волны могущества и процветания. В 1980-х гг. она была единственным примером для подражания, и, словно магнит, притягивала потоки капиталов со всего мира. Ее финансовый рынок выглядел настолько привлекательно, что к концу 1990-х гг. почти все свободные накопления в мире стремились в эту вожделенную 'гавань'. Только в 2007 г. в Америке было вложено зарубежных капиталов на триллион долларов.
     Американцам уже незачем было копить деньги – это делал за них остальной мир, и одалживал им свои сбережения под самый низкий процент за последние полвека. Американцам уже незачем было учиться – программы для их компьютеров создавали инженеры из других стран – от Индии до Аргентины. Наконец, американцы больше не сталкивались со стратегической угрозой: после 'кончины' СССР, как считал Вашингтон, все, что требовалось Соединенным Штатам – это экспортировать собственное представление о самих себе. Из всех великих иллюзий эпохи после окончания 'холодной войны' эта оказалась наиболее пагубной.
     Подобно развивающимся азиатским странам в середине 1990-х, американцы с помощью дешевого иностранного капитала превратили спекуляцию недвижимостью в излюбленную общенациональную забаву. И, опять же как в Азии в 1997 г., единственное лекарство от этой болезни – позволить головокружительному пике курсов акций продолжаться своим чередом, пока 'стрекозы' не научатся работать и экономить как 'муравьи' (Об этом – моя статья 'Западные стрекозы и китайские муравьи' (Western grasshoppers and Chinese ants), опубликованная 7 сентября 2007 г.). В конце 2007 г. американцы стали беднее, чем в начале, а к концу 2008 г. их благосостояние еще больше снизится – и весьма существенно. Они попадут в зависимость от стран Персидского Залива, Сингапура, Китая, России и любых других государств, способных подпитать капиталами нашу банковскую систему, которая уже сегодня, возможно, переживает техническое банкротство. Нам придется сократить импорт, от чего пострадает экономика азиатских стран.
     Десятки миллионов людей, которые всего год назад 'на бумаге' выглядели вполне состоятельными, к концу 2008 г. останутся без гроша. В тех штатах, где цены на недвижимость росли быстрее всего – Калифорнии, Флориде, Аризоне и Неваде – они с января по конец сентября прошлого года упали почти на треть. Котировки американских ценных бумаг с октября 2007 г. снизились уже на 10%. И пока 'кровопускание' не закончится, капитализация рынков недвижимости и акций, скорее всего будет сокращаться и дальше.
     Уже дважды в американской экономике разыгрывалась абсурдистская пьеса Сэмюэля Беккета 'В ожидании Годо' – пьеса, в которой ничего не происходит. Первый раз ничего не произошло в 1997-2000 г., когда на рынке акций высокотехнологичных компаний возник 'мыльный пузырь'. Американцы, охваченные коллективной галлюцинацией, полагали, что интернет-рынок будет расти до бесконечности за счет торговли и низкопробных развлечений. Возможно, если бы кому-то удалось довести до совершенства технологию виртуального секса, этот биржевой 'мыльный пузырь' и продолжал бы надуваться, но этого не случилось – иллюзия развеялась, и наступившее разочарование обернулось двукратным падением котировок акций интернет-компаний.
     Второй раз 'ничего не произошло', естественно, в преддверии нынешнего ипотечного кризиса. Сегодня остальной мир осознал опасность, связанную с покупкой американских акций 'повышенного риска', и переключился на другие, более надежные ценные бумаги. Но главная беда не в этом: вся Америка проявила склонность к непозволительному риску, вздувая цены на жилье за счет дешевого кредита. Банки и рейтинговые агентства заявляли, что пакет крайне рискованных ценных бумаг можно превратить в абсолютно надежные активы, 'продав' часть риска спекулянтам. Выяснилось, что это были действия на стыке заблуждения и мошенничества, поскольку субстандартные ценные бумаги, которым присваивался один из самых высоких кредитных рейтингов – АА, сегодня потеряли в цене по 60 центов с каждого доллара.
     Можно до хрипоты ругать регулирующие органы, позволившие этому произойти, или банки, наживавшиеся на комиссионных, но движущей силой интернетовского и ипотечного 'мыльных пузырей' стало одно и то же – стремление американцев разбогатеть на дармовщинку. Они приняли период повышенной доходности, связанной с рейгановской 'революцией', за скатерть-самобранку, по первому требованию уставляющую стол роскошными яствами.
     Такое же общенациональное 'самолюбование' обусловило и неудачи США в стратегической сфере. Чтобы жить счастливо, урезонивает другие страны Вашингтон, вам просто надо стать такими как мы. Пока в столицу год назад – после назначения Роберта Гейтса (Robert Gates) министром обороны – не вернулся дух Джеймса Бейкера (James Baker), американская политика находилась в руках нерадивых учеников 'чародеев' рейгановской эпохи. Они были уверены, что владеют всеми чудодейственными заклинаниями восьмидесятых, и достаточно окропить упорствующие в своих заблуждениях страны магическим эликсиром демократии, как они зацветут.
     Чтобы поддержать на плаву свой провалившийся иракский 'проект' до ноябрьских выборов, Вашингтон пошел на существенные уступки своим злейшим врагам – Ирану и Сирии. В обмен на сокращение помощи иракским мятежникам, которых эти две страны и взрастили, Иран получил карт-бланш на продолжение работ по обогащению урана, а Сирия – свободу рук в Ливане. Америка клялась, что не позволит Ирану осуществлять ядерную программу, и 'разберется' с ирано-сирийской марионеткой – военизированной организацией «Хезболла» – в Ливане. Ни того, ни другого обещания она не выполнила.
     Признав турецких исламистов силой, выступающей за демократию, Вашингтон лишь побудил их относиться к Америке с презрением – а заодно и заслужил враждебность сторонников светского государства, которые сочли, что США их предали (об этом я написал статью 'Почему Турция ненавидит Америку? (Why does Turkey hate America?), опубликованную 23 октября 2007 г.). Но ничто не может сравниться с унижением, которому Америка подверглась в Пакистане. Превратив Беназир Бхутто в инструмент демократизации по американскому образцу и тем самым послав несчастную женщину на смерть, Вашингтон теперь вынужден еще крепче цепляться за президента Первеза Мушаррафа (Pervez Musharraf), которого буквально все – от Хиллари Клинтон (Hillary Clinton) до таксиста, что вез меня в аэропорт – считают соучастником ее убийства.
     Глобальная 'война с террором' пробудило чудище исламизма в Турции, Пакистане, Ливане, Газе и Ираке. Так называемые 'цветные революции' зачахли в колыбели. Ливанская 'кедровая революция' заканчивается тем, что Госдепартамент готовится 'сдать' ее сирийцам. Но самой идиотской и деструктивной акцией нашей дипломатии за последние семь лет стала 'оранжевая революция' на Украине – ведь именно она убедила Путина, что Западу нельзя верить никогда и ни в чем, ни при каких обстоятельствах.
     Путин, однако, отлично разбирается в работе механизмов власти. В отличие от Ирака мятежная Чеченская республика, населенная мусульманами, теперь тихо лежит у него в кармане – правда ее население за десять лет сократилось вдвое. В ходе первой чеченской войны 1994-96 гг. российские войска истребили от 35 до 100 тысяч мирных жителей, а еще полмиллиона были вынуждены покинуть свои дома – это составляет примерно половину ее жителей. Но 'замирение' Чечни было достигнуто не этим. Подкупом и шантажом Путин заставил чеченские кланы делать 'грязную работу' за Москву, проявив себя мастером политики по принципу 'разделяй и властвуй'. Из всех сегодняшних государственных деятелей российский президент, особенно с учетом слабости его исходных позиций, больше всех приблизился к коварному стратегическому гению кардинала Ришелье.
     Именно в таком умении мыслить стратегически нуждается Америка. Поэтому в качестве кандидата в президенты нашей страны я выдвигаю Владимира Путина.
     Наконец, последняя оговорка – Путин плохо говорит по-английски. Это, впрочем, не означает, что он не может стать главой нашего государства – Бушу ведь это нисколько не помешало.
     * * *
     * * В качестве псевдонима автор статьи избрал фамилию знаменитого немецкого философа, историка и культуролога Освальда Шпенглера (Oswald Spengler)

Нелиберальный капитализм: Россия и Китай идут своим курсом

     Во времена 'холодной войны' было естественно считать Китай с Россией единым целым: это были две великие коммунистические державы, ведущие идеологические противницы Запада. Однако затем пришел 1989 год: в Китае было подавлено восстание студентов, советская империя распалась.
     Коммунизм доказал собственную несостоятельность, и, казалось, ничто не может помешать свободному рынку и демократии занять освободившееся место. Дух того времени прекрасно ухватил Фрэнсис Фукуяма (Francis Fukuyama) в своей статье 'Конец истории' ('The End of History'), опубликованной летом того года в вашингтонском журнале National Interest. По Фукуяме, история не закончилась в том смысле, что в мире не будет больше великих событий: смысл его статьи заключался в утверждении идеологической победы Запада. Он писал, что 'либеральная демократия окажется конечной точкой идеологической эволюции человека'.
     Хотя опровергать Фукуяму стало модно сразу же после публикации статьи, ее главный тезис в той или иной форме до сих пор оказывает существенное влияние на внешнюю политику США. Те, кто ее проводит, мыслят примерно следующим образом: коммунизм оказался несостоятелен как экономическая система, и России с Китаем волей-неволей пришлось бросаться в объятия свободного рынка. С течением времени экономическая свобода принесет свободу политическую; либерализация экономики высвободит новые силы и обнажит новые противоречия, которые сделают дальнейшее существование авторитарной политической системы попросту невозможным.
     Дополнительный вес этой позиции придавало появление новых технологий вкупе с глобализацией мировой экономики. В 1993 году медиамагнат Руперт Мердок (Rupert Murdoch) заявил, что развитие коммуникационных технологий стало 'неоспоримой угрозой тоталитарным режимам'. Семью годами позже Билл Клинтон сказал, что свободу по всему миру неминуемо распространят 'мобильный телефон и кабельный модем'.
     Однако с момента 'конца истории' прошло уже девятнадцать лет, а Россия и Китай что-то не торопятся выполнять столь уверенные предсказания сторонников либерально-демократического детерминизма. Напротив, их политические элиты строят модель, альтернативную господствующей западной, и эта новая русско-китайская альтернатива – скорее авторитарного, чем демократического толка. Она представляет собой попытку создать сплав капитализма с сильным участием государства в экономике. Обещая расширяющемуся среднему классу все радости западного потребительского общества, она отрицает принятый на Западе политический либерализм. Когда Америка говорит о правах человека и демократии, авторов таких речей обвиняют либо в наивности, либо в том, что они намеренно стремятся посеять хаос своими заявлениями.
     Лояльность общества политической системе создается не с помощью демократии или коммунистической идеологии: и российская, и китайская элиты все больше упирают на сочетание экономического роста и национализма. Эти два понятия, по их версии, тесно увязываются между собой, поскольку улучшение материального благосостояния не только улучшает жизнь отдельно взятого гражданина, но и дает основания рассчитывать на то, что всю нацию в целом будут больше уважать другие страны мира.
     На международном уровне эта идеология, в равной мере разделяемая обеими сторонами, нашла свое выражение в создании Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). Эта региональная организация, основанная в 2001 году Россией, Китаем и четырьмя центральноазиатскими странами, заявляет свое абсолютное уважение к национальному суверенитету государств и сделала уже несколько попыток ограничить влияние Америки в Центральной Азии. В 2005 году русские и китайцы впервые после пограничного конфликта 1969 года провели совместные военные учения. В прошлом году учения под эгидой ШОС были проведены вновь.
     В Организации Объединенных Наций обе страны зачастую вместе выступают против попыток Запада оказать давление на репрессивные режимы от Ирана и Ирака до Судана и Сербии. Американский аналитик-международник Роберт Каган (Robert Kagan) утверждает, что 'в мире появилась неформальная лига диктаторов, поддерживаемая и защищаемая Москвой и Пекином'.
     Сегодня, как и в годы 'холодной войны', считать, что взгляд на мир, принятый в Китае и России, однозначно совпадает, было бы ошибкой. В свое время раскол между Китаем и Советским Союзом обнаружил, что между маоистским и советским государствами было жесткое соперничество. Элемент взаимного недоверия и стратегического соперничества в значительной мере сохраняется и сегодня: русских беспокоит возможность экспансии Китая в Сибирь – кладовую полезных ископаемых, на сегодняшний день едва-едва заселенную.
     Россия и Китай взяли старт с двух разных точек. Китайский экономический бум продолжается уже на протяжении жизни целого поколения, и в его основе лежит главным образом промышленное производство. Быстрый рост России и начался позднее, и по своей сущности более хрупок: на сегодняшний день его главными движущими силами остаются растущие цены на нефть и газ. После 'разбродов и шатаний' 90-х годов, периода экономической и политической либерализации, при Владимире Путине происходит восстановление позиций российской государственной власти.
     В Китае же процесс экономической либерализации с самого начала проходил более упорядоченно и линейно. Если в Китае в политической сфере до сих пор правит бал Коммунистическая партия, то российские коммунисты формально перешли в оппозицию. Правда, в Кремле погоду делают по-прежнему те же бывшие советские чиновники, лишь обрядившиеся в новые политические одежды.
     Во внешней политике Россия до сих пор сохраняет мышление глобальной державы, в то время как Китай только начинает пробовать силы за пределами Азии. По словам одного из высокопоставленных китайских дипломатов, 'когда в мире происходит какое-нибудь значительное событие, русские всегда реагируют на него в ту же минуту. Нам же зачастую необходимо потратить пару дней на раздумья'. Кроме того, многие считают, что российская военная мощь сейчас снижается, а Китай тем временем последовательно наращивает свою военную машину.
     Итак, различия налицо. Тем не менее, между Россией и Китаем наличествует и все усиливающееся сходство официальных идеологий. Причем дело уже не в том, что они припадают к одному и тому же источнику – например, к марксистско-ленинским текстам. Напротив, создается такое впечатление, что схожие позиции, занимаемые правящими элитами обеих стран, стали реакцией на схожие факторы экономического и политического давления. В качестве конечного продукта они вполне могут произвести новую квазиавторитарную идеологию, способную – при условии, что она сопровождается экономическим успехом – привлечь новых сторонников. В одном из последних номеров журнала Foreign Affairs израильский ученый Азар Гат (Azar Gat) написал, что если у демократических стран Запада начнутся экономические трудности, то 'многие будут считать именно успешный недемократический 'второй мир' привлекательной альтернативой либеральной демократии'.
     И в России, и в Китае власть предержащие стараются уклоняться от однозначных заявлений касательно демократии. Очень часто они говорят, что по-прежнему считают либеральную демократию своей долгосрочной целью – но оговариваются, что на ее достижение их странам требуется время. Да, их страны будут демократическими – но определение этой идеи ни в коем случае не будет исходить от всяких чужаков и иностранцев. В Москве не устают повторять: 'Россия найдет свой собственный путь к демократии'.
     Представитель Владимира Путина Дмитрий Песков любит говорить, что в мире нет стопроцентно демократических стран. У России, по его словам, есть свои проблемы, но они есть и у западных демократий. Что касается Китая, то его президент Ху Цзиньтао (Hu Jintao) неоднократно называл демократию 'общей целью человечества', но на практике китайская власть проводит демократизацию методом маленьких шагов, начиная с выборов на уровне деревни или конкурентных выборов внутри Коммунистической партии, подчеркивая, что так и только так можно избежать 'хаоса', которым чреваты наивные демократические рывки.
     Раздувание страха перед этим 'хаосом' для нейтрализации призывов к политической либерализации активно используется в обеих странах. В Китае в таких случаях народу напоминают об ужасах 'культурной революции', когда установившийся социальный порядок был, по существу, поставлен с ног на голову. Страх перед насилием и беспорядками в случае потери власти коммунистической партией связывается также со студенческим восстанием 1989 года. Кроме того, в беседах со многими китайцами я услышал опасения, что демократизация может привести к усилению сепаратизма и к гражданской войне. В России же сторонники Путина связывают демократизацию 90-х годов с падением жизненного уровня, беззаконием, общим упадком нации и фактическим переходом государства в руки горстки сверхбогатых олигархов. Судя по результатам социологических опросов, подобные аргументы находят понимание в народе.
     Но, как бы ни говорили в России и Китае о постепенной демократизации, и там, и там пространство, отводимое политической свободе и инакомыслию, не расширяется, а, напротив, сокращается. В России свобода выражения инакомыслия до сих пор значительно шире, чем в Китае, однако общенациональное телевидение – а это на сегодняшний день самое мощное средство массовой информации в стране – твердо придерживается линии Кремля. Интеллектуалов из оппозиционного лагеря не высылают в тюремные лагеря Гулага, но им все равно становится все труднее и труднее быть услышанными широкой аудиторией. Дополнительный 'охлаждающий' эффект на СМИ оказала и целая серия таинственных убийств независимых журналистов.
     В Китае никогда не было того периода расцвета, который в 90-е годы испытали российские СМИ. Тем не менее, при Ху контроль над прессой стал еще жестче. По данным нью-йоркского неправительственного Комитета по защите журналистов (Committee to Protect Journalists), в Китае за решеткой сидит больше журналистов, чем в какой-либо другой стране мира, где Комитет ведет свою работу, и только в 2007 году свободы лишились еще несколько человек. Неожиданно эффективным оказался и метод контроля над интернетом, получивший название 'Великого китайского межстранового экрана' ('The Great Chinese Firewall'). Таким образом, предсказание Билла Клинтона относительно невозможности предотвратить распространение подрывных идей через интернет своего воплощения пока не нашло.
     Оптимисты указывают, что имеют место и противоположные тенденции – например, акции в защиту экологии, организуемые с помощью интернета или мобильной связи – и, действительно, спектр видов общественной деятельности, не контролируемой напрямую государством, существенно расширился по мере роста объема и сложности китайской экономики, что создает новые факторы давления, на которые Коммунистической партии придется как-то реагировать. Однако общая тенденция все же указывает на снижение, а не повышение, степени свободы средств массовой информации, то есть на сокращение пространства политического самовыражения и любых действий, не поддерживаемых партией.
     В обеих странах очень жестким остается контроль над доступом к политической власти. Уже сегодня российские выборы в глазах многих выглядят лишь способом легитимизации уже принятых решений. Чтобы понять, как работает государственное управление в России, аналитикам снова приходится прибегать к старым кремлеведческим приемам. Президентские выборы в России назначены на март, однако основное решение, судя по всему, уже принято: кандидатом Путина уже фактически объявлен Дмитрий Медведев. Что касается Китая, то на недавнем съезде Коммунистической партии ни одного намека на то, что она намерена отказаться от монополии на политическую власть, не прозвучало.
     И в России, и в Китае правящие партии и политические элиты уже долгое время усиливают свою властную базу через расширение в бизнес. В России основой силы страны – а также личного благосостояния правящей элиты – считается важнейшая отрасль экономики, энергетика. Показательно, что Дмитрий Медведев, который, скорее всего, станет новым президентом страны, сегодня занимает пост главы государственного газового монополиста 'Газпрома'. В Китае также пока не реализовались надежды на то, что процветающий частный сектор создаст источник власти, альтернативный Коммунистической партии. Напротив, доля партии в огромных государственных монополиях, приносящих огромные же деньги, на сегодняшний день такова, что, говоря о Китае, многие даже шутят, что он превращается в 'крупнейший холдинг мира'.
     И в России, и в Китае власть использует богатство, свалившееся на страну, для переосмысления и 'полировки' аспектов национальной культуры, которые активно затушевывались при коммунизме. В России снова в силе православная церковь: государство оплачивает ремонт церковных соборов, а Путин, бывший агент советской разведки, говорит, что читает Библию. Правительство Китая выделяет средства на развитие сети 'Институтов Конфуция' по всему миру.
     Восстановление национальной культуры – казалось бы, что может быть достойнее? Однако и в России, и в Китае у использования националистической идеологии потенциально просматривается и темная сторона. В России Путин пользуется большой популярностью благодаря своей активности и напористости на международной арене. Кремль финансирует националистические молодежные группировки, которые уже не раз использовались для травли не только политических оппонентов, но и иностранных дипломатов. Тон нового учебника по российской истории, о котором одобрительно высказывался сам Путин, отдает жестким национализмом – центральной темой всей книги оказывается необходимость строить сильную страну, способную противостоять козням зловредного Запада. В китайских школах также отдают богатую дань национализму: на уроках Китай предстает вечной жертвой иностранного – сначала западно-колониального, а затем японского – вмешательства. Постоянная тема школьных занятий – необходимость восстановить силы китайской нации и помочь ей занять подобающее место в мире. По словам одного западного профессора, преподающего в Пекине и вообще очень положительно относящегося к современному Китаю, то, что многие его студенты 'научены, что война между Китаем и Америкой в конечном счете неизбежна', не может не вызывать беспокойства.
     При этом, несмотря на то, что иногда риторика, исходящая от России и Китая, намекает на то, что в обеих странах Запад снова считают противником, для обеих стран западные компании остаются важнейшими деловыми партнерами. И российская, и китайская экономики зависят от торговых отношений с Европой и США. 'Газпром' готов расширить свою работу во всех странах Западной Европы, а новый суверенный инвестиционный фонд Китая недавно купил на 5 миллиардов долларов акций инвестиционного банка Morgan Stanley – одного из самых известных имен на Уолл-стрит.
     Ограничить соперничество между Западом с одной стороны и Россией с Китаем с другой может помочь создание общих интересов в рамках глобальной экономической системы. Но надежды на то, что эти две страны примут западную политическую модель, сегодня видятся как устаревшие и наивные.

Растущая экономика России

Экономические результаты 2007 года для России являются безусловно положительными

     Вильям Шекспир был твердо уверен в том, что «прошлое – это пролог». Поэтому в России основной и наиболее важной экономической тенденцией 2007 года можно назвать продолжающуюся политическую и экономическую стабильность. Эта стабильность позволяет делать заслуживающие доверия прогнозы экономических тенденций и способствует притоку в Россию большого объема иностранных инвестиций.
     Благодаря данным процессам российские предприниматели также сохраняют и наращивают свои инвестиции внутри страны, а не направляют средства за границу, как они делали раньше. Более того, наступившая стабильность вызвала рост числа рабочих мест и способствовала экономическому росту, который приближается к отметке в 8 процентов.
     Какие показатели позволяют говорить о растущей стабильности и предсказуемости российской экономики? Во-первых, это беспрецедентный рост объемов иностранных инвестиций – в 2007 году они выросли в 2,5 раза. Ни одна из 15 ведущих экономик мира не может похвастать подобными достижениями. За прошедшие 12 месяцев в Россию из-за рубежа были инвестированы около 100 миллиардов долларов США, что стало абсолютным рекордом среди стран с развивающимися экономиками. Этот факт имеет огромное историческое и психологическое значение для российского бизнеса.
     Однако, несмотря на общий рост прямых иностранных инвестиций, данная тенденция в последние шесть месяцев начала замедляться. Это стало прямым следствием того, что экономическая политика правительства Путина начала беспокоить инвесторов. Тем не менее, объем совокупных прямых иностранных инвестиций вырос на 55 процентов. Большая часть этих инвестиций – долгосрочные. Рост объемов иностранных инвестиций и совокупных прямых иностранных инвестиций в реальном секторе российской экономики стал главным экономическим событием 2007 года. Ожидается, что этот рост продолжится и в 2008 году.
     Интересно то, что несмотря на сложные политические взаимоотношения между Россией и Великобританией, в 2007 году англичане были основными иностранными инвесторами в Россию (хотя по объему прямых инвестиций Нидерланды вложили в Россию в десять раз больше Великобритании). Большая доля инвестиций приходится на долю Кипра, хотя эти инвестиции делаются не киприотами – это «серый» капитал, покинувший Россию некоторое время назад, который теперь возвращается, преимущественно в виде прямых иностранных инвестиций. Приток инвестиций вызывает появление новых рабочих мест и способствует повышению уровня жизни россиян.
     Одной из негативных тенденций 2007 года стал рост цен на потребительские товары и продукты питания – что является очень опасным явлением. Индекс потребительских цен вырос на 12 процентов, однако стоимость некоторых продуктов выросла еще больше – растительное масло подорожало на 150 процентов, сливочное масло на 40 процентов, молоко на 30 процентов, зерновые и хлеб – на 25 процентов. Это увеличение цен не является следствием мирового роста цен на продукты – российские цены росли быстрее мировых, и даже быстрее, чем в соседних странах с развивающимися рыночными экономиками, таких, как Китай и Индия.
     Рост потребительских цен является следствием того, что зарплаты, пенсии, стипендии и другие социальные выплаты растут значительно быстрее, чем это может позволить рост экономики. У россиян становится больше рублей, однако покупательная способность этой валюты снижается. За последние 11 месяцев 2007 года поступление рублей выросло на 30 процентов. В результате, по моим подсчетам, так как скорость обращения денег в России довольно высока, покупательная способность рубля снизилась на 20-25 процентов.
     Действительно, количество находящихся в обращении рублей растет в четыре раза быстрее, чем растет экономика. Эта тенденция привела, помимо прочего, к росту цен на природный газ. Правительство ввело большое количество ограничений для замедления роста стоимости потребительских товаров, который обгоняет рост производства. Это означает, что цены в 2008 году скакнут вверх, резко подорожают товары первой необходимости и газ.
     Это приводит нас к другой ключевой тенденции 2007 года, которая сохранится и в 2008 году – речь идет о росте цен на нефть и о последствиях этого фактора для российской экономики. Конечно, выросшие цены на сырую нефть способствовали притоку иностранной валюты в Россию, так как на нефть приходится 34,5 процента российского экспорта. Природный газ составляет 12 процентов экспорта, хотя этот показатель понемногу снижается.
     Несмотря на рост цен на природные ресурсы и сырье, положительный торговый баланс России резко сократился из-за того, что объемы импорта растут быстрее объемов экспорта – что является опасной тенденцией, которая сохранится в этом году. Судя по всему, Россия не может обеспечить существенного роста производства, и, соответственно, увеличения объемов экспорта природных ресурсов. Справиться с этой ситуацией помогает рост цен на природный газ и нефть.
     Кроме того, развитие производства этанола в России и использование его на внутреннем рынке могло бы способствовать высвобождению некоторого количества нефти и бензина, что позволило бы увеличить экспорт этих товаров. Также это пошло бы на пользу окружающей среде. Однако Россия до сих пор не производят этанол для использования в качестве топлива.
     Другой тенденцией 2007 года, которая продолжится и в новом году, является заметный рост военных расходов, который делает российскую экономику все более милитаризированной, хотя в целом об этой тенденции пока еще судить слишком рано.
     И, наконец, отмечается быстрый рост задолженности, накапливаемой российскими потребителями. Интересно то, что рублевая задолженность растет в два раза быстрее задолженности в иностранной валюте, хотя в предыдущие годы этого не наблюдалось. Вследствие того, что в России в общем отсутствует опыт урегулирования кредитных обязательств, существует вероятность волны банкротств в 2008 году.
     В дополнение к этим тенденциям я хотел бы назвать некоторые другие события, способные повлиять на экономическую ситуацию в России в 2008 году:
     – Диверсификация поставок природного газа в Европу, в первую очередь благодаря Туркменистану. Это будет иметь прямые последствия для влияния, оказываемого Россией на некоторые европейские страны.
     – Непринятие России во Всемирную торговую организацию, несмотря на ожидание этого события.
     – Укрепление экономических связей между Россией и Китаем.
     – Провал российской программы амнистии капиталов, который не вызвал удивления. На самом деле, он был практически неминуемым. Россия была единственной страной в мире, сделавшей сбор налогов центральным элементом программы амнистии капиталов. Большая часть подобных программ нацелена на возвращение капиталов в страну с целью создания новых рабочих мест. Налог на возвращаемые капиталы обычно составляют от 0 до 5 процентов, однако по российской программе налоги на возвращаемый капитал составляют 13 процентов. В Италии в 2002 году всего за 6 месяцев в страну вернулся 61 миллиард евро. Российская программа представляла из себя не экономическую амнистию, а бухгалтерскую амнистию, и в итоге полностью провалилась. Министерство финансов планирует осуществить амнистию незадекларированной собственности. Эта программа также фокусируется на налогах. Вместо этого министерству финансов следует разработать процедуру, благодаря которой собственники этой незадекларированной собственности смогут вывести ее из тени и ввести в законную экономику. Амнистия, скорее всего, будет произведена в 2008 году.
     В целом, экономические результаты 2007 года для России являются безусловно положительными. При определенной удаче данная тенденция сохранится и в 2008 году.
     Владимир Квинт – президент Международной академии возникающих рынков, обладатель премии им. Фулбрайта (США), заведующий кафедрой финансовой стратегии Московской школы экономики МГУ.

Чистка или переворот?

Отвратительная междоусобная борьба в Кремле, скорее всего, продолжится. И она может вызвать сбои в работе 'команды мечты'

     На протяжении нескольких лет президент Владимир Путин обещал всем и каждому, что когда в 2008 году истечет его второй президентский срок, он уйдет из политики. С обычной для себя последовательностью он изменил тональность своих высказываний в июне прошлого года, заявив о том, что будет и дальше играть активную роль в политике. В декабре он 'согласился' занять пост премьер-министра под руководством будущего президента Дмитрия Медведева.
     Многие комментаторы назвали это идеальным исходом и даже начали писать о 'команде мечты' в составе Путина и Медведева.
     'Мечта' – правильное слово в данном контексте, оно формирует верное восприятие. И восприятие это может оказаться настолько же далеким от реальности, как и многочисленные заявления Путина об уходе.
     Путин не может уйти в отставку по двум причинам. Во-первых, в его адрес звучат серьезные обвинения в коррупции и хищениях в крупных размерах. Следовательно, в стране, где не обеспечено главенство закона и где не существует реальных правовых гарантий амнистии, уход для него невозможен. Во-вторых, правление Путина это его личная авторитарная система, в которой вся власть принадлежит только правителю. Если Путин уйдет, система может рухнуть.
     Планы Путина стать премьер-министром дают ему столь необходимый иммунитет. Но в качестве премьер-министра он не сможет сохранить свою персональную диктатуру и выступать в роли арбитра в спорах между его сообщниками из санкт-петербургского КГБ. А у этих людей есть все основания для того, чтобы взбунтоваться.
     Самый сильный клан чекистов возглавляет заместитель главы президентской администрации Игорь Сечин. Хотя Сечин не является публичной фигурой, он, как говорят многие, второй по силе и влиянию человек в путинской России. Он также возглавляет 'Роснефть'. Близким союзником Сечина является Виктор Иванов, курирующий кадровую политику Кремля и руководящий оборонной компанией 'Алмаз-Антей' и 'Аэрофлотом'. К другим известным фигурам в этом лагере относятся директор ФСБ Николай Патрушев, спикер Совета Федерации Сергей Миронов, министр юстиции Владимир Устинов и заместитель премьер-министра Сергей Нарышкин. Именно клан Сечина выступал за третий президентский срок для Путина.
     Главными противниками этой группы являются глава Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков Виктор Черкесов и руководитель президентской службы безопасности Виктор Золотов. Похоже, что к ним присоединился и генеральный прокурор Юрий Чайка.
     Кроме двух этих соперничающих группировок путинские друзья из КГБ и Санкт-Петербурга сформировали также несколько с виду независимых фракций. Один клан возглавляет глава 'Российских железных дорог' Владимир Якунин; вторым руководит Сергей Чемезов из 'Рособоронэкспорта' и 'Российских технологий'. Похоже, что министр внутренних дел Рашид Нургалиев порвал с кланом Сечина, создав свою собственную группировку. А министр информационных технологий и связи Леонид Рейман и первый заместитель премьер-министра Сергей Иванов представляют отдельные группы КГБ.
     Все эти люди выдвинулись наверх исключительно благодаря своей дружбе с Путиным. Он – их единственная надежда на собственную славу. По всей видимости, никто кроме него не назначил бы этих людей на такие высокие посты. Путин сохраняет собственную власть, разделяя эти группировки и выступая между ними в качестве арбитра. Поэтому все они ненавидят друг друга.
     Но назначив своим преемником Медведева, Путин осуществил заговор против своих друзей по КГБ, предав их всех разом. По иронии судьбы больше всех от этого выиграли уцелевшие олигархи 'семьи' во главе с Романом Абрамовичем, которые утратили свое политическое влияние после конфискации активов 'ЮКОСа' в 2003 году.
     Несомненно то, что сегодня все путинские чекисты возненавидели перехитрившего их Медведева. Но даже больше Медведева они ненавидят своего бывшего друга Владимира Владимировича. Все эти люди надеялись остаться у власти, но что случится с ними в будущем, когда к руководству придет 'команда мечты' Медведева-Путина?
     Эти люди богаты, но их состояния полностью зависят от их государственных постов, с которых Медведев может их уволить. А любой студент, изучавший историю или государственное управление, знает, что не отправить их в отставку незамедлительно будет безрассудством со стороны Медведева.
     Ситуация довольно проста. Либо чекисты объединятся против Медведева и Путина, пока у них еще есть власть, либо они окажутся на свалке истории. Олигархи могут выступить на защиту Медведева, мобилизовав свои капиталы, но у чекистов есть армия и оружие. Короче говоря, мы становимся свидетелями классической ситуации накануне переворота: сдастся ли старый и хорошо вооруженный режим без борьбы, или он попытается сохранить свою власть?
     Наиболее очевидные ассоциации возникают сегодня с периодом заката правления Горбачева. С октября 1990 по апрель 1991 года Горбачев сблизился со сторонниками жесткой линии из рядов коммунистической партии, которые начали считать его своим, потому что он назначил многих коммунистов-реакционеров на руководящие посты.
     Однако в апреле 1991 года Горбачев начал свой так называемый 'ново-огаревский процесс' создания нового союзного договора, который предусматривал роспуск Советского Союза и его замену слабой конфедерацией, формируемой на добровольной основе. Горбачевским назначенцам из консервативного лагеря это совершенно не понравилось. 18 августа 1991 года, за два дня до подписания нового союзного договора, они объединились и осуществили переворот – возможно, один из самых жалких опереточных переворотов, какие видел мир.
     Похоже, что сейчас группировка Сечина начала наступление и на самого Путина. Очень точные и достоверные данные о личном состоянии Путина исходят, по всей вероятности, из клана Сечина. Его представители 'сливают' информацию о той роли, которую играют люди, считающиеся путинскими финансистами – Геннадий Тимченко и Юрий Ковальчук.
     Никто, кроме оперативников Сечина, не мог иметь доступа к докладу Марины Салье от 1992 года о якобы незаконных внешнеторговых сделках Путина в Санкт-Петербурге. Впервые эта информация появилась в российском Интернете 30 ноября – за два дня до выборов в Государственную Думу. Внезапно ослабла цензура, осуществлявшая контроль за критикой Путина. А ведь за эту цензуру отвечает команда Сечина.
     30 ноября в газете 'Коммерсант' было опубликовано необычное интервью Олега Шварцмана. В нем очернялась деятельность Сечина и, что интересно, генерала Валентина Варенникова, одного из главных путчистов августа 1991 и октября 1993 годов. В интервью звучат разоблачающие высказывания о бизнесе КГБ в целом. В этой связи следует сказать, что владелец 'Коммерсанта' Алишер Усманов связан с 'Газпромом', который возглавляет Медведев.
     Междоусобная война между людьми из КГБ очень сильно напоминает банковские войны 1997 года, которые предшествовали кончине олигархов. Не является ли сегодняшняя война прелюдией к падению кагэбэшных клептократов?
     Если Медведев должен стать президентом, Путину лучше отправить всех этих чекистов в отставку еще до запланированной на май коронации. На самом деле, он уже говорил о полной смене высшего государственного руководства, однако, предупредив об этом власть предержащих, он должен начать действовать.
     Между тем, время и возможности у его бывших друзей из КГБ утекают очень быстро. Если эти люди намерены организовать переворот, пока под их началом еще находятся многочисленные спецподразделения, им необходимо наладить отношения между собой. Однако им придется проявить гораздо больше умений и сноровки, чем их предшественникам в августе 1991 и октябре 1993 годов.
     Поскольку чистка и переворот – это слишком очевидная и естественная тактика действий для прошедших кремлевскую подготовку заговорщиков, и то, и другое может остаться нереализованным. Но отвратительная междоусобная борьба в Кремле, скорее всего, продолжится. И она может вызвать сбои в работе 'команды мечты'.
     Андерс Аслунд – старший научный сотрудник Института международной экономики имени Петерсона, автор книги 'Капиталистическая революция в России: почему рыночные реформы увенчались успехом, а демократия потерпела неудачу' (Russia's Capitalist Revolution: Why Market Reform Succeeded and Democracy Failed).

«Может быть, он и сукин сын, но это их сукин сын»

Западные обозреватели ненавидят агрессивный национализм Владимира Путина, признанного журналом Time 'человеком года'. Но он широко поддержан россиянами

     Не такая уж это и честь – вслед за Гитлером, Никсоном, Сталиным (дважды), Хрущевым и Чан Кайши – «Тайм» назвал «человеком года» Владимира Путина, покидающего пост президента и готовящегося занять пост премьер-министра. Западным наблюдателям не по нутру его агрессивный национализм. Но зато он пользуется широкой поддержкой российского населения.
     Читая интервью, которое взял Ади Игнатиус (Adi Ignatius) у ставшего российским лидером агента КГБ, сложно не ощутить в его чествовании тени сарказма, ведь Путин, по всей видимости, – второй наименее любимый западными интеллектуалами мировой лидер. Многие уверены, что его кампания по отстаиванию национальных интересов России не исключает физического устранения противников, включая журналистку Анну Политковскую, застреленную на лестничной площадке перед своей московской квартирой, и шпиона-перебежчика Александра Литвиненко, отравленного в прошлом году в Лондоне. Как осмотрительно поясняют издатели журнала, «это не одобрение».
     С другой стороны, нарочитое безразличие Путина к критикам, возможно, вызывает тайное восхищение Белого дома, учитывая, что именно его нынешний обитатель, Джордж Буш («человек года» по итогам 2000 и 2004 годов), – наименее любимый западными интеллектуалами мировой лидер современности. Редакторы «Тайма», настороженно относящиеся к темпам мировых изменений, отмечают, что Путин «несет, прежде всего, стабильность – стабильность, которая важнее демократии».
     Запад критикует Путина за его репрессивную внутреннюю политику. Победа на недавних выборах его партии «Единая Россия» обернулась взрывом негодования в европейской прессе, а ОБСЕ заклеймила ее как несправедливую. В центре нападок – то обстоятельство, что в России нет полной политической свободы оппозиционных движений. Это верно: путинская «управляемая демократия» налагает жесткие ограничения на права оппонентов власти самоорганизовываться и оспаривать результат выборов, а также подразумевает контроль почти над всеми крупными средствами массовой информации.
     Тем не менее критики Путина оказываются на тонком льду, когда начинают ставить под вопрос его легитимность. Поддержка Путина, с какой бы точки зрения на нее ни смотреть, имеет солидный запас прочности (чем могут похвастаться весьма немногие западные лидеры). Умеренный национализм путинского разлива выдержал испытание целым рядом предвыборных кампаний – как парламентских, так и президентских.
     Критики Путина, по большей части, не ограничиваются нападками на самого Путина. Они ополчились и против голосующих за него россиян. Первую скрипку в стане критиков играют «изгнанники» – русские, которые проживают за границей, преимущественно в Великобритании. Поначалу эти оппозиционеры отражали настроения разочаровавшейся в Путине интеллигенции, но позднее второе дыхание в их ряды вдохнули олигархи-эмигранты вроде Бориса Березовского и владельца футбольного клуба «Chelsea» Романа Абрамовича. Эта прослойка настаивает на том, чтобы в Путине видели второе пришествие Сталина, и не может простить русский народ за то, что он не прислушивается к их мнению.
     Эмигрантам перепадает спонсорская помощь от западных противников Путина. Традиция поддерживать альтернативную российской «элиту в изгнании» уходит корнями в девятнадцатый век, когда недовольные царем радикалы изгонялись из России; а во времена «холодной войны» Запад 'раскручивал' диссидентов, сражавшихся с коммунизмом. Сегодня Великобритания стоит во главе стран, которые дают пристанище критикам Путина, и в первую очередь Борису Березовскому, что вызывает нескрываемое раздражение русских. Но и Евросоюз старается не отставать, прикармливая антироссийских «оранжевых» на Украине.
     Главная проблема эмигрантов и прочих недовольных Путиным в том, что их поддержка внутри России приближается к нулю. Агрессивные нападки Путина на оппозиционную партию «Другая Россия» во главе с Гарри Каспаровым вовсе не оскорбляют большинство россиян так, как они оскорбляют западное общественное мнение. Путин сохраняет поддержку российского среднего класса, потому что он придал устойчивость экономике, а годы его правления были ознаменованы серьезным экономическим ростом.
     Несмотря на критическое отношение к Путину, чиновники британского министерства иностранных дел настаивают на том, что Британии придется сотрудничать с Россией – хотя презрение к Путину неизменно проскальзывает в их реакциях. Они считают нынешнее российское правительство весьма посредственным в сравнении с «героическими» соратниками Ельцина, которые навязали изношенной экономике времен сталинизма рыночные реформы. По их мнению, ключ к путинским успехам – это нефть. Нельзя отрицать, что постоянно растущий спрос на нефть стал большим подспорьем для России во время экономического подъема 2000-х годов. Но нефть была в России и при Ельцине, однако он задешево распродавал ее западным инвесторам.
     Напротив, экономический национализм Путина перенаправил нефтяные богатства на инвестиционные цели, что и вылилось в высокие темпы годового прироста экономики. Михаил Горбачев («человек года» 1987 и 1989 годов) так объясняет пределы западной поддержки преобразований: «Как только Россия становится сильнее, наши западные друзья начинают волноваться». Все это далеко от великодушного отношения президента Билла Клинтона («человек года» за 1992 и 1998 годы) к довольно бесхребетному Борису Ельцину.
     Напористое преследование национальных интересов России, несомненно, стоило Путину западной поддержки. Но ведь он представитель не западных интересов, а российских. Его воинственное подавление чеченского национализма и чрезмерной власти олигархов ставят ему в заслугу в Москве, а не в Лондоне или Брюсселе. Пускай он не поборник гражданских или политических свобод, но ведь и западные лидеры, раскрывшие ему подлинный смысл термина «демократия», относятся к ним довольно безразлично. Высказанное журналом «Тайм» своего рода одобрение Путину еще раз заостряет внимание на том, что западная realpolik благоприятствует сильным лидерам, с которыми можно иметь дело.

Голливуд по-русски: кино как реклама государства

     Сюжет – стопроцентно голливудский. Сексапильная дама-суперагент колесит по планете в погоне за хладнокровно-беспощадным террористом, заложившим ядерные заряды в четырех крупных городах мира. Кульминацией фильма становится их поединок в крепости где-то в Пакистане; в это время в ультрасовременном командном пункте начальники разведчицы нервно следят, как таймер отсчитывает последние минуты до взрыва.
     Нет, это не очередной боевик Джерри Брукхаймера (Jerry Bruckheimer). Речь идет о российском фильме под названием 'Код Апокалипсиса', а его героиня Дарья – сотрудница ФСБ, преемницы КГБ. Командный же пункт авторы разместили на Лубянке – в реальном здании в центре Москвы, где некогда размещалась штаб-квартира наводившей ужас сталинской тайной полиции.
     Генеральный продюсер фильма Сергей Баженов утверждает: его цель – вернуть в российское кино 'идеологию'. 'Мы не говорим, что события советского периода надо обелять, – отметил г-н Баженов в недавнем интервью. – Но многое сейчас искажается, и какое-то время кинематографисты делали что хотели, бал правила безыдейность. Результатом этого становились попросту антироссийские фильмы'.
     Г-н Баженов возглавляет организацию под названием Фонд поддержки патриотического кино, собравшую 15 миллионов долларов для производства 'Кода Апокалипсиса'. В своем кабинете, увешанном красочными рекламными плакатами фильма, он утверждает: формирование прогосударственных настроений российским кино – дело вполне естественное. 'Как и гражданам любой страны, нашим людям свойственно врожденное чувство патриотизма', – отмечает он.
     О патриотизме в России сегодня, похоже, говорят повсюду. По данным социологических опросов, 80% населения одобряет деятельность Владимира Путина – лидера, при котором страна уже семь лет переживает экономический рост (не без помощи высоких нефтяных цен), а ее влияние на международной арене снова усиливается.
     Благодаря этому буму фортуна вновь улыбнулась и российскому кинематографу. В 1990-х отечественных фильмов делалось ничтожно мало, и кинотеатры мало что могли предложить зрителям, помимо голливудской продукции. Однако в последние несколько лет киноиндустрия в стране возрождается – особенно после того, как снятый в 2004 г. фантастический блокбастер 'Ночной дозор' доказал, что в России умеют снимать коммерчески успешные фильмы.
     Фонд поддержки патриотического кино был создан в 2005 г. парой общественных организаций, представляющих ветеранов вооруженных сил и спецслужб. В его попечительский совет – который Баженов характеризует как 'лоббистскую группу', помогающую привлекать финансирование – входят заместитель директора ФСБ и несколько депутатов российского парламента. По словам г-на Баженова (раньше он работал на телевидении), его самого включили в совет как специалиста по финансовым вопросам.
     Хотя фонд не пользуется непосредственной личной поддержкой самого г-на Путина, в попечительский совет входит один из ближайших соратников президента: глава государственной оборонно-промышленной компании 'Рособоронэкспорт' Сергей Чемезов. Другой влиятельный попечитель – миллиардер Виктор Вексельберг, занимающий, по данным русской версии журнала Forbes, 10 место в списке самых богатых людей страны. Именно холдинг Вексельберга 'Ренова' и 'Рособоронэкспорт' предоставили львиную долю финансирования для 'Кода Апокалипсиса', ставшего дебютом Фонда в художественном кинематографе и его крупнейшим на сегодняшний день проектом. (Фонд также выпустил несколько документальных фильмов).
     Г-н Баженов не стал подробно останавливаться на дальнейших планах Фонда, однако, по его словам, следующий проект будет существенно отличаться от 'Кода Апокалипсиса', который позиционировался как российский 'ответ' Бондиане. Возможно, это будет исторический фильм, заметил он.
     Продюсер подчеркнул: его главная задача – снимать патриотические фильмы, напоминающие скорее голливудские блокбастеры, чем советскую пропагандистскую продукцию. 'Зритель голосует рублем, – пояснил он. – Это самое важное, и мы это понимаем. Сегодня невозможно принудить людей идти в кино'.
     'Код Апокалипсиса', выпущенный в прокат 4 октября после мощной рекламной кампании, две недели возглавлял российский бокс-офис, и, по данным интернет-сайта Film.ru, собрал в общей сложности чуть меньше 8 миллионов долларов. Эта цифра недотягивает до его пятнадцатимиллионного бюджета, однако г-н Баженов ожидает, что с учетом проката за рубежом, продаж DVD и прав на показ по телевидению фильм в конечном итоге окупится.
     Критики буквально разгромили 'Код Апокалипсиса'. Московская версия журнала TimeOut присвоила ему одну звезду из пяти; в рецензии говорилось, что просмотр фильма – 'удовольствие сродни серфингу по телеканалам, где одновременно идут несмешные заказные новости, несмешной средний боевик начала 90-х и несмешное пародийное кино с 'Джеймсом Бондом в юбке''. А рецензент на сайте KinoKadr.ru вынес однозначный вердикт: 'Согласно новейшей примете, кино 'патриотическое' нынче синоним кино топорно-банального'.
     Простые зрители были не столь придирчивы. 'Мне фильм понравился, особенно потому, что Россия в конце концов спасает мир', – заметил один из посетителей сайта KinoMania.ru.
     'Код Апокалипсиса' – не единственный новый российский фильм с 'патриотическим уклоном'. Через месяц после его премьеры еще одна масштабная рекламная кампания возвестила о выходе «1612» – залихватской историко-приключенческой ленты, чьей кульминацией становится один из поворотных моментов в истории России: победа над польским войском, захватившим Москву в начале 17 века. Фильм вышел накануне Дня национального единства – официального праздника в честь этого события.
     Хотя «1612» был снят без участия баженовского фонда, в роли его продюсера выступил человек с репутацией столь же горячего патриота – известный актер и режиссер Никита Михалков, имеющий, как сообщается, тесные связи с Кремлем. В октябре прошлого года он пропел настоящую 'оду' нынешнему президенту, – телевизионный документальный фильм «55», транслировавшийся в день рождения г-на Путина (ему исполнилось 55 лет) – а затем стал одним из тех, кто подписал открытое письмо, призывающее главу государства баллотироваться на третий срок. Согласно российской конституции, в этом году г-н Путин должен покинуть свой пост, однако многие считают, что он найдет какой-нибудь способ сохранить влияние. В декабре президент привел прокремлевскую партию 'Единая Россия' к победе на парламентских выборах, которые многие воспринимали как референдум в его поддержку.
     Некоторые расценили «1612» как 'социальную рекламу' Дня национального единства, который был учрежден Кремлем всего два года назад, и еще не успел укорениться в сознании многих. 'Этот праздник следовало 'подкрепить', ведь люди не слишком понимают, почему они должны любить президента и государство, и зачем нужно отмечать эту дату', – заметил в интервью по телефону Антон Долин, кинокритик, работающий в еженедельнике 'Московские новости'.
     Режиссер «1612» Владимир Хотиненко отрицает, что его фильм был кремлевским проектом. 'Ни о каких идеологических указаниях речи не шло', – заметил он в интервью по телефону. Режиссер добавил, что ему давно уже хотелось снять кино об этом периоде, и с радостью ухватился за предложение Михалкова.
     Однако г-н Долин считает, что картины вроде «1612» и 'Кода Апокалипсиса' представляют собой элемент идеологической кампании, призванной укрепить поддержку г-на Путина в обществе – и это лишь 'первые ласточки'. 'Сейчас нас ждет целая волна такого кино, – утверждает он. – Людям нравится, что у них только один лидер, и никто другой не претендует на эту должность. Словом, все всем довольны, и это создает спрос на подобные фильмы'.
     Так что, возможно, российские кинозрители увидят еще не одну сцену вроде завершающего эпизода 'Кода Апокалипсиса'. После поединка в пакистанской крепости израненная победительница Дарья сталкивается с группой американских солдат – они не в курсе происходящего, и, похоже, готовы ее застрелить. Но на помощь агенту приходят российские ВВС; под бодрую музыку вертолет, увозящий Дарью, скрывается за горизонтом.
     Г-н Баженов признает: этот финал навеян аналогичными сценами из голливудских боевиков. 'Мы сыграли в ту же игру, – поясняет он, – и это сработало'.
     Александр Осипович – журналист, работающий в Москве

Возвращение великих авторитарных держав

     Азар Гат – профессор, преподаватель курса «Национальная безопасность» в Тель-Авивском Университете, автор монографии «Война в человеческой цивилизации». Статья опубликована в журнале Foreign Affairs, N4 (июль-август) за 2007 год. © Council on Foreign Affairs, Inc.

КОНЕЦ КОНЦА ИСТОРИИ
     Либеральный демократический миропорядок сталкивается сегодня с двумя проблемами. Первая – радикальный ислам, и она наименее серьезная из двух. Хотя о радикальном исламе часто говорится как о новой фашистской угрозе, а его сторонники считают либеральную демократию неприемлемой, общества, в которых зарождается это движение, обычно характеризуются бедностью и застоем. Они не предлагают жизнеспособной альтернативы современным реалиям и не создают значительной военной угрозы развитым странам. Воинствующий ислам становится опасным в основном из-за того, что существует потенциальная возможность использования оружия массового уничтожения (ОМУ), особенно негосударственными акторами.
     Вторая, более значительная проблема коренится в подъеме великих недемократических держав. Речь идет о давних соперниках Запада в холодной войне – Китае и России, где сейчас правят авторитарные, скорее капиталистические, чем коммунистические, режимы. Авторитарные капиталистические великие державы играли ведущую роль в международной системе вплоть до 1945 года, когда прекратили свое существование. Но сегодня, похоже, они готовы вернуться.
     Если капитализму, кажется, удалось занять прочные доминирующие позиции, то нынешнее господство демократии имеет под собой гораздо более зыбкий фундамент. Капиталистический способ производства неуклонно расширялся с начала Нового времени. Его дешевые товары и подавляющая экономическая мощь ослабляли и трансформировали все другие общественно-экономические режимы. Наиболее памятным образом этот процесс описали в 'Манифесте коммунистической партии' Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Вопреки их ожиданиям, капитализм оказал точно такое же воздействие и на коммунизм, в конечном счете 'похоронив' его без единого выстрела.
     Триумф рынка, ускоряющий промышленно-техническую революцию и усиленный ею, привел к подъему среднего класса, интенсивной урбанизации, распространению образования, появлению массового общества (взамен сословного. – Ред.) и еще большему материальному благополучию. В эпоху после окончания холодной войны (равно как и в XIX веке, а также в 1950-х и 1960-х) повсеместно считалось, что либеральная демократия возникла естественным путем как следствие рыночного развития, – точка зрения, которую в своих знаменитых работах поддерживает Фрэнсис Фукуяма. Сегодня более 50 % государств мира имеют выборные правительства. Почти в половине стран либеральные права утвердились достаточно прочно, так что эти страны можно считать полностью свободными.
     Однако факторы, обусловившие триумф демократии (особенно над ее недемократическими капиталистическими противниками в двух мировых войнах – Германией и Японией), имели более случайный характер, чем принято считать. Авторитарные капиталистические страны, примерами которых сегодня являются Китай и Россия, могут представлять собой жизнеспособный альтернативный путь в эпоху модерна, а это, в свою очередь, предполагает, что полная победа или будущее преобладание либеральной демократии отнюдь не являются неизбежным сценарием.

ХРОНИКА НЕПРЕДУСМОТРЕННОГО ПОРАЖЕНИЯ
     Либерально-демократический лагерь нанес поражение своим авторитарным, фашистским и коммунистическим противникам во всех трех главных противостояниях XX столетия – в двух мировых войнах и холодной войне. Когда мы пытаемся определить, что именно привело к такому исходу, возникает соблазн объяснить его особыми свойствами и изначальными преимуществами либеральной демократии.
     Одно из предположительных преимуществ – международное поведение демократических стран. Возможно, то обстоятельство, что демократии ограничивают применение силы за рубежом, с лихвой компенсируется их более высокой способностью налаживать международное сотрудничество, опираясь на связи и дисциплину, свойственные глобальной рыночной системе. Такое объяснение, вероятно, справедливо для эпохи холодной войны, когда в значительно расширившейся мировой экономике доминировали демократические державы, однако оно неприменимо к двум мировым войнам. Неправда и то, что либеральные демократии преуспевают потому, что всегда держатся вместе. Но как фактор, по крайней мере способствующий успеху, такая солидарность имела место опять-таки только в период холодной войны. Демократический капиталистический лагерь сохранил единство, в то время как растущий антагонизм между Советским Союзом и Китаем расколол коммунистический блок.
     Во время Первой мировой войны идеологический разрыв между двумя сторонами прослеживался куда менее четко. Англо-французский альянс отнюдь не был предопределен. Он сформировался прежде всего на основе расчета баланса сил, а не благодаря либеральному сотрудничеству. В конце XIX века политика силы привела яростных антагонистов Францию и Великобританию на грань войны и побудила последнюю активно искать союза с Германией.
     Выход либеральной Италии из Тройственного союза и ее присоединение, несмотря на соперничество с Францией, к Антанте были обусловлены особенностями англо-французского альянса. Как полуостров Италия не ощущала себя в безопасности, находясь в блоке, противостоявшем ведущей морской державе того времени – Великобритании.
     Точно так же Франция в ходе Второй мировой войны быстро потерпела поражение и покинула союзников (в число которых входила и недемократическая Советская Россия), в то время как тоталитарные державы правого крыла сражались по одну строну баррикад. Изучение поведения демократических альянсов приводит к предположению, что демократические режимы не более склонны к объединению друг с другом, чем режимы другого типа.
     Поражение тоталитарных капиталистических систем во Второй мировой войне также нельзя объяснить и тем, что их демократическими странами-противниками двигали более высокие нравственные принципы, побуждавшие людей отдавать больше сил во имя победы (такое объяснение предлагают Ричард Овери и другие историки). В 1930-х и в начале 1940-х годов фашизм и нацизм представляли собой захватывающие новые идеологии, порождавшие массовый народный энтузиазм, в то время как демократия занимала идеологически оборонительные позиции и выглядела устаревшей и выдохшейся. Во всяком случае в военное время фашистским режимам удавалось вдохновлять свои народы гораздо лучше, чем это получалось у их демократических противников, а превосходство первых на полях сражений – факт, который признаю?т очень многие исследователи.
     Экономические преимущества, якобы изначально присущие странам либеральной демократии, тоже далеко не так очевидны, как часто утверждается. Все государства, выступавшие в периоды великих противостояний XX столетия в качестве агрессоров, доказали свою высокую эффективность в сфере военного производства. Во время Первой мировой войны полуавтократическая Германия распоряжалась своими ресурсами столь же успешно, сколь и ее демократические соперники.
     После первых побед во Второй мировой войне экономическая мобилизация и военное производство нацистской Германии обнаружили слабость. Это произошло в критический период с 1940 по 1942 год. Германия тогда была в состоянии кардинально изменить глобальный баланс сил, разрушив Советский Союз и поработив всю континентальную Европу, но потерпела неудачу, поскольку ее вооруженные силы недостаточно снабжались для выполнения данной задачи. Причины дефицита остаются предметом споров историков, но одной из проблем являлось существование конкурировавших центров власти в нацистской системе. Тактика Гитлера, основанная на принципе 'разделяй и властвуй', и ревнивая защита функционерами партии интересов их ведомств привела к хаосу. Более того, в период, начиная с капитуляции Франции в июне 1940-го и до начала отступления германских войск из-под Москвы в декабре 1941-го, Берлин в значительной мере охватило ощущение того, что война практически выиграна.
     Тем не менее начиная с 1942 года (а к тому времени было уже слишком поздно) Германия значительно повысила уровень своей экономической мобилизации, догнала и даже перегнала либеральные демократии по доле ВВП, отводившейся на военные нужды (хотя объем производства оставался гораздо ниже, чем объем производства гигантской экономики США). Аналогично имперской Японии и Советскому Союзу удалось с помощью жестких мер достичь уровней экономической мобилизации, превышавших соответствующие показатели в Соединенных Штатах и Великобритании.
     Глубокие структурные недостатки командной экономики (а именно они непосредственно обусловили крах СССР) обнаружились только в период холодной войны. Советская экономика успешно прошла раннюю и промежуточную стадии индустриализации (хотя и ценой страшных человеческих потерь), а с вводом в стране военной дисциплины преуспела в налаживании массового производства в годы Второй мировой войны.
     Советский Союз не отставал в гонке вооружений и в период холодной войны. Однако из-за системной негибкости и отсутствия стимулов советская экономика оказалась плохо оснащена для того, чтобы войти в передовую стадию развития и приспособиться к требованиям информационной эры и глобализации.
     Однако нет причин полагать, что если бы тоталитарные капиталистические режимы нацистской Германии и имперской Японии уцелели, то экономически они оказались бы слабее демократических стран. Неэффективность, которую обычно порождают свойственные таким режимам фаворитизм и неподотчетность, могла бы быть компенсирована более высоким уровнем дисциплины в обществе. В силу их более эффективной капиталистической экономики тоталитарные державы, проповедовавшие правую идеологию, могли бы оказаться для либеральных демократий более серьезной проблемой, чем СССР. До начала и во время Второй мировой войны союзники именно так воспринимали нацистскую Германию. В плане экономического и научно-технического развития либеральные демократии не имели таких же изначальных преимуществ перед Германией, какими они обладали по отношению к другим великим державам-соперницам.
     Так почему же именно демократии одержали верх в великих битвах XX века? Причины разнятся в зависимости от характеристик противников. Своих недемократических капиталистических недругов, Германию и Японию, они победили потому, что те были странами средних размеров с ограниченными ресурсами, вынужденными бороться со значительно превосходящими силами коалиции демократических держав и Советского Союза, создание которой, тем не менее, едва ли было неотвратимо.
     А вот поражение коммунизма было намного более тесно связано со структурными факторами. Капиталистический лагерь, который после 1945-го расширился и стал охватывать бЧльшую часть развитого мира, обладал гораздо большим экономическим могуществом, чем коммунистический блок, а присущая коммунистическим экономикам неэффективность не позволила им полностью использовать свои богатые ресурсы и догнать Запад. Советский Союз и Китай в совокупности были крупнее, чем демократический капиталистический лагерь, что потенциально позволяло им превзойти его по мощи. В конечном же счете Москва и Пекин потерпели поражение, будучи ограничены собственной экономической системой, в то время как недемократические капиталистические державы Германия и Япония проиграли, поскольку были слишком малы. Случайность – вот что сыграло решающую роль в смещении баланса сил в сторону демократических государств, а не в сторону недемократических капиталистических держав.

АМЕРИКАНСКОЕ ИСКЛЮЧЕНИЕ
     Самым решающим элементом случайности были Соединенные Штаты. В конце концов, что, как не историческая случайность, имела следствием тот факт, что ростки англосаксонского либерализма перекинулись на другую сторону Атлантики? Там они законодательно укрепили свои 'корни' обретением независимости, распространились на одной из самых благоприятных для проживания и малонаселенных территорий мира, напитались массовой миграцией из Европы и таким образом создали в масштабах континента то, что было – и до сих пор остается – самым крупным в мире средоточием экономической и военной мощи.
     Либеральный режим и другие структурные особенности во многом определили экономический успех Америки и даже ее размеры (в силу привлекательности страны для иммигрантов). Но США вряд ли достигли бы такого величия, не находись они в особенно благоприятной и просторной эколого-географической нише, что подтверждается противоположными примерами Канады, Австралии и Новой Зеландии. Но, конечно, удобное местоположение, хотя оно и играло чрезвычайно важную роль, являлось лишь одной из многих необходимых предпосылок, которые в совокупности сделали возможным появление гигантских и действительно Соединенных Штатов как самого главного политического фактора XX столетия. Случайность обусловила формирование США в Новом Свете – во всяком случае в той же мере, что и либерализм. И она же, следовательно, позднее наделила их способностью спасти Старый Свет.
     На протяжении XX века мощь Соединенных Штатов постоянно превосходила совокупную мощь двух следующих за ними держав, и это решительно меняло мировой баланс сил в пользу той стороны, на которой находился Вашингтон. Если и был какой-то фактор, обеспечивший либеральным демократиям превосходство, то это прежде всего не какое-то изначально свойственное им преимущество, а само существование США. На самом деле, не будь Соединенных Штатов, либеральные демократии вполне могли бы потерпеть поражение в великих сражениях минувшего века.
     Эта отрезвляющая мысль, которую часто игнорируют в исследованиях, посвященных распространению демократии в XX столетии, заставляет взглянуть на сегодняшний мир как на куда более случайный и непрочный, чем его изображают линейные теории развития (согласно которым историческое развитие представляет собой однонаправленный процесс перехода от низших ступеней к высшим. – Ред.). Если бы не американский фактор, последующие поколения, оценивая либеральную демократию, вероятно, повторили бы тот обвинительный вердикт, который греки вынесли в адрес эффективности демократии в IV веке до н. э. после поражения Афин в Пелопонесской войне (столетием ранее).

НОВЫЙ 'ВТОРОЙ МИР'
     Однако испытание войной, конечно, не единственная проверка, которой подвергаются как демократические, так и недемократические общества. Следует спросить, как стали бы развиваться тоталитарные капиталистические державы, если бы не проиграли в войне. Могли бы они с течением времени и в ходе дальнейшего развития отказаться от своей прежней идентичности и принять либеральную демократию, как в конце концов поступили бывшие коммунистические режимы в Восточной Европе? Произошел бы в результате сдвиг капиталистического индустриального государства – имперской Германии в сторону усиления парламентского контроля и демократизации накануне Первой мировой войны? Или же оно развилось бы в авторитарный олигархический режим, подчиненный альянсу государственной бюрократии, вооруженных сил и промышленников, как это случилось с имперской Японией, несмотря на ее кратковременную либеральную интерлюдию в 1920-х годах? (В 1920-х в Японии было введено всеобщее избирательное право для мужчин, возникли новые политические организации, сформировались профсоюзы. – Ред.) Еще более сомнительным сценарием представляется либерализация нацистской Германии в случае, если бы она выжила, не говоря уже о победе.
     Поскольку все эти крупные исторические эксперименты оборвала война, ответы на данные вопросы остаются предметом умозрительных спекуляций. Возможно, однако, что ключ к разгадке – в развитии других авторитарных капиталистических режимов в мирное время после 1945 года.
     Исследования этого исторического периода показывают, что в экономическом плане демократии обычно превосходят другие системы. Авторитарные капиталистические режимы преуспевают, по крайней мере не меньше, а может, и больше, на ранних стадиях развития, однако проявляют тенденцию к демократизации после того, как достигают определенного рубежа в экономической и социальной сферах. Такая модель, похоже, воспроизводится снова и снова в Восточной Азии, Южной Европе и Латинской Америке.
     Однако попытка делать выводы о моделях развития на основе этих данных способна ввести в заблуждение, поскольку не исключено, что выборка, как таковая, может оказаться нерепрезентативной. После 1945-го огромная сила притяжения Соединенных Штатов и либеральная гегемонии обусловили отклонения в моделях развития по всему миру.
     Поскольку тоталитарные великие державы Германия и Япония были разрушены войной, а затем оказались под угрозой со стороны советской державы, они пошли на стремительную реструктуризацию и демократизацию. Соответственно у менее крупных стран, которые предпочли капитализм коммунизму, не было ни конкурентной политической и экономической модели для подражания, ни мощных международных игроков, к которым они могли бы примкнуть, за исключением либерально-демократического лагеря. Эта демократизация, осуществленная в конце концов странами небольшого и среднего размера, произошла, вероятно, не только вследствие внутренних процессов, но в такой же степени и под всеобъемлющим влиянием Запада с его либеральной гегемонией.
     В настоящее время единственной страной с действительно развитой экономикой, где все еще сохраняется полуавторитарный режим, является Сингапур, но даже и там положение, похоже, меняется под воздействием либерального порядка, благодаря которому эта страна функционирует. А возможно ли существование великих держав, подобных Сингапуру и способных сопротивляться влиянию такого миропорядка?
     Этот вопрос приобретает злободневность в связи со становлением в последнее время недемократических гигантов – прежде всего бывшего коммунистического, а ныне бурно развивающегося авторитарного капиталистического Китая. Россия тоже отступает от посткоммунистического либерализма и принимает все более авторитарный характер по мере роста своего экономического влияния. Некоторые считают, что эти страны смогут в конце концов превратиться в либеральные демократии благодаря сочетанию таких факторов, как внутреннее развитие, рост благосостояния и воздействие извне.
     Либо они смогут набрать достаточный вес, чтобы создать новый недемократический, но экономически передовой 'Второй мир'. Они способны установить мощный авторитарный капиталистический порядок, который, объединив политические элиты, промышленников и военных, будет являться националистическим по своей ориентации и участвовать в глобальной экономике на своих условиях, как это делали имперские Германия и Япония.
     Общепризнано, что экономическое и социальное развитие создает подталкивающее к демократизации давление, противостоять которому авторитарная государственная структура не в состоянии. Существует также мнение, что 'закрытые общества' могут достигать превосходных результатов в массовом производстве, но не на поздних стадиях развития информационной экономики. Свое окончательное мнение по этим вопросам специалисты пока не выработали, поскольку данных недостаточно.
     Как имперская, так и нацистская Германия находились в авангарде передовой научной и производственной экономики своего времени, но кто-то может возразить, что ее достижения больше не применяются, потому что информационная экономика намного более децентрализована. Недемократический Сингапур обладает весьма преуспевающей информационной экономикой, но это – город-государство, а не крупная страна.
     Пройдет много времени, прежде чем КНР достигнет уровня, позволяющего проверить, возможно ли существование авторитарного государства с прогрессивной капиталистической экономикой. В настоящий момент можно сказать только одно: история не дает оснований предполагать, что переход сегодняшних авторитарных капиталистических держав к демократии неотвратим, зато многое заставляет полагать, что такие державы обладают куда более мощным экономическим и военным потенциалом, чем их коммунистические предшественники.
     Китай и Россия символизируют процесс возвращения экономически успешных авторитарных капиталистических держав, отсутствовавших на международной арене со времен поражения в 1945 году Германии и Японии, но по сравнению с последними они значительно крупнее. Хотя Германия имела всего лишь среднюю по размерам территорию и была плотно окружена другими странами в центре Европы, она дважды чуть не вырвалась из этих оков и не превратилась в настоящую мировую державу за счет своей экономической и военной мощи. В 1941-м году Япония все еще отставала от ведущих мировых держав в экономическом развитии, но начиная с 1913 года темп ее роста был самым высоким в мире. В конечном счете, однако, и Германия, и Япония оказались слишком малозначимыми с точки зрения численности населения, ресурсов и потенциала, чтобы справиться с Соединенными Штатами.
     С другой стороны, сегодняшний Китай – крупнейший игрок в международной системе, учитывая численность его населения, который переживает поразительный экономический рост. Переход из коммунизма в капитализм позволил КНР стать на путь более эффективного авторитаризма. По мере того как Китай быстро сокращает экономический отрыв от развитых стран, вероятность его превращения в настоящую авторитарную сверхдержаву возрастает.
     Либеральный политический и экономический консенсус уязвим даже в его нынешних бастионах на Западе, будучи слабо защищен от таких непредвиденных событий, как разрушительный экономический кризис, способный подорвать глобальную систему торговли, или возобновление этнических раздоров в Европе, которой иммиграция и этнические меньшинства доставляют все больше проблем. Если бы на долю Запада выпали такие потрясения, это могло бы ослабить его поддержку либеральным демократиям в Азии, Латинской Америке и Африке, где эта модель установилась не так давно, неокончательно и непрочно. Преуспевающий недемократический 'Второй мир' многие могли бы тогда счесть привлекательной альтернативой либеральной демократии.

ПРЕВРАТИТЬ МИР В БЕЗОПАСНОЕ МЕСТО ДЛЯ ДЕМОКРАТИИ
     Хотя подъем авторитарных капиталистических великих держав не обязательно должен привести к недемократической гегемонии или войне, он может означать, что почти полное господство либеральной демократии, утвердившееся после краха Советского Союза, продлится недолго и что до всеобщего 'демократического мира' еще далеко. Новые авторитарные капиталистические державы способны так же глубоко интегрироваться в мировую экономику, как имперская Германия и имперская Япония, и не захотеть добиваться автаркии, как это делали нацистская Германия и коммунистический блок.
     Великодержавный Китай может также оказаться менее склонен к пересмотру своей идеологии, нежели территориально ограниченные Германия и Япония (хотя Россия, все еще не оправившаяся после потери империи, с большей вероятностью может повернуться в сторону ревизионизма). И все же Пекин, Москва и их будущие последователи, обладающие значительно большей мощью, чем все предыдущие соперники демократии, могут легко вступить во враждебные отношения с демократическими странами, что повлечет за собой весь комплекс подозрительности, отсутствиея безопасности и конфликтов, какие обычно сопутствуют такому антагонизму.
     Итак, означает ли более высокий потенциал мощи авторитарного капитализма, что трансформация бывших коммунистических великих держав способна в конечном счете стать негативным фактором развития глобальной демократии? Пока слишком рано пытаться ответить на этот вопрос. С экономической точки зрения либерализация бывших коммунистических стран дала мировой экономике сильнейший – и, быть может, не единственный – толчок к развитию. Однако необходимо учитывать (и стараться исключить) возможность их будущего перехода к политике протекционизма. В конце концов именно перспектива дальнейшего роста протекционизма в мировой экономике в начале XX столетия и протекционистский уклон в 1930-х способствовали радикализации недемократических капиталистических держав того времени и ускорили развязывание обеих мировых войн.
     Тот факт, что крушение Советского Союза и его империи лишило Москву примерно половины ресурсов, которыми она распоряжалась в годы холодной войны, а Восточная Европа влилась в существенно расширившуюся демократическую Европу, является позитивным для демократий. Это, возможно, самое значительное изменение в глобальном балансе сил со времен послевоенной насильственной демократической переориентации Германии и Японии под руководством США. Более того, Китай все еще может в конечном счете прийти к демократии, а Россия – остановить свой откат от демократии и двинуться в противоположном направлении. Если КНР и Россия не станут более демократичными, чрезвычайно важно, чтобы таковой оставалась Индия. Это связано как с ее ключевой ролью в уравновешивании мощи Китая, так и с тем, что модель ее развития – образец для других развивающихся стран.
     Но самым решающим фактором остаются Соединенные Штаты. При всей критике в их адрес США и альянс Америки с Европой остаются главной и единственной надеждой на будущее либеральной демократии. Несмотря на свои проблемы и слабости, Вашингтон все еще занимает сильные глобальные позиции и, скорее всего, сохранит их даже по мере роста авторитарных капиталистических держав.
     Дело не только в том, что у Соединенных Штатов самые высокие ВВП и темпы роста производства среди развитых стран. Как принимающая иммигрантов страна с плотностью населения, равной примерно одной четверти соответствующего показателя стран Европейского союза и Китая и одной десятой – Японии и Индии, Америка все еще располагает значительным потенциалом для роста и экономики, и численности населения, в то время как все остальные упомянутые страны переживают процессы старения и в конечном счете сокращения численности населения.
     Темпы экономического роста Китая – одни из самых высоких в мире, а с учетом огромной численности населения страны и все еще низкого уровня ее развития этот рост потенциально способен наиболее радикально изменить глобальное соотношение сил. Но даже если опережающие темпы роста КНР сохранятся, а ее ВВП превысит к 2020 году ВВП США, как часто прогнозируется, Китай все равно будет характеризоваться только одной третью достатка на душу населения по сравнению с Америкой и тем самым значительно меньшей экономической и военной мощью. Для преодоления этой пропасти Пекину понадобится значительно больше усилий и еще несколько десятилетий. Более того, известно, что ВВП, взятый в отрыве от других показателей, – плохой способ измерения мощи страны и в качестве доказательства подъема Китая он может ввести в серьезное заблуждение.
     Как и на протяжении XX века, фактор США остается самой весомой гарантией того, что либеральной демократии не придется переходить в оборону и оказаться в уязвимом положении на периферии международной системы.